Орфей. Часть 1
Шрифт:
– Он же тоже человек. У него больной сын. Или уже умер. Подробнее не знаю. Увидим.
"Сын? Рекса?! А, точно, где-то просочилось в прессу: у мальчика саркома, ампутировали ногу... О, Боже! Теперь понятно, почему и на чьи средства выстроен этот подземный храм науки. Да-а, Ваня, ты рискнул по-крупному. Так рискнул, что, в случае чего..." - Генрих ощутил могильный холодок, повеявший из склепа, и поёжился, хотя знал, что это всего лишь безупречно работает вентиляционная система. Завертел головой, стал оглядываться, много ли людей сзади, можно ли незаметно просочиться куда-нибудь в боковой выход. Но протолкнуться вряд ли представлялось возможным. Поток людей, возбуждённый, как перед волнующей премьерой, лился в зал, тащил
В полутьме зала, под странную, пугающую музыку, порой доходящую до скрежета душевного с её диссонансами, Генрих, хорошо хлебнув из бокала, в нервическом бреду бормотал самому себе: "Он нам глотки перережет... Элементарно, Ватсон. И надо ж мне было припереться сюда?! Ванька, мать твою..."
Генрих подсознательно ощущал, что ему сейчас необходимо напиться, хоть до бессознательного состояния, тем лучше. Уж если умирать, так с музыкой. А ещё лучше - вдрызг пьяным. Так будет легче. Хотя бы холодная дрожь не будет его колотить, этот постыдный стук зубов. "Эх, была - ни была!"
Довольно мало пьющий на своём веку физик сидел рядом с другим мужиком, который просто рад был даровой выпивке. Оба они опустошили всё, что стояло на столе. Генрих повернулся и уже развязно щёлкнул пальцами, подзывая к себе официанта, страх куда-то отступал. Голубоглазый красавец даже в состоянии какой-то лихой взвинченности высоко поднял голову, больше не втягивал её в плечи. По его сигналу тут же появился услужливый, сияющий золотом робот из "Звёздных войн", с поклоном поставил на стол целый ряд бутылок, добавил закуски из красной рыбы. Генрих не хуже какого-нибудь бомжа, плавно качнул головой из стороны в сторону и без церемоний ухватил бутылку коньяка за горлышко, потом опрокинул прямо в рот.
– О, русиш! Русиш!
– раздался рядом восторженный лепет не менее пьяного иностранца с какими-то архаичными усами, прикрывавшими огромные белые резцы. Мужик-алкаш не отставал от Генриха. Оказывается, он очень уважал в русских как раз эту их способность пить "с горле", да ещё рекордными количествами. Вскоре они уже обнялись с Генрихом и что-то глубокомысленно друг другу втолковывали, хоть и на разных языках.
– Это же мой сын, - бормотал гордый отец.
– Понимаешь? Сын, Ваня. Это он тут начудил. Андестэнд ми? Уж не знаю только, чем всё это кончится... У-ф-ф! Ёлки-моталки...
– Да, ЕС, андестэнд! Ваня! Ваня - вольшебник! О-о-о! Давай за Ваня, дринк!
Они пили ещё и ещё. Генрих словно умышленно не хотел вникать в то, что там происходит в отдалённом пространстве зала, там, где переплелись трубы, вытяжки, провода, ведущие к ёмкостям, контейнерам, неясного для него назначения табло, шкалам, мониторам... Да всё равно, наплевать - будь там хоть сцены из преисподней. Но вот, уже совсем оглушённый алкоголем и бесстрашно-философичный (погибать - так погибать - все там будем!), Генрих, покачивая головой, с бутылкой коньяка в руке, начал машинально смотреть на огромный, во всю стену, экран. На нём транслировалось, крупно и чётко, изображение всего того, что происходило в это время в резервуаре внутри аппарата, который стоял в центре зала. Хоть и с притупившимся сознанием, но Генрих понял: вот перед ним во чреве машины - нечто вроде искусственной матки некоего существа. Из чего она? Из живой ли ткани? Из полимеров? Он не знал. Но видел ясно, следил глазами вместе с замершим вмиг залом, видел, как эта ёмкость, самой природой созданная (или подделанная человеком?) сокращается, как пульсируют сосуды, как дрожит и барахтается в этом кровавом коконе некая живая сущность. "Клонирование, что ли?" -
Вокруг ёмкости сгрудились люди в белых халатах. На экране видны были лишь их руки. В какой-то момент один из них, наверное, Иван решительным движением скальпеля вспорол пульсирующий пузырь. Все вскрикнули, не отрывая глаз. Ткань разъехалась, опала, хлынула мутная жидкость. И вот - роковой миг (замирание сердец!). Двое учёных с улыбками подняли на руках вверх, показывая всем присутствующим, двух (!) новорождённых. Мальчика и девочку. Пуповины были уже перерезаны. Девочка запищала первой, отчаянно, как котёнок, всё повторяя свои рулады. Нечто первобытное было в этом мяукающем крике. Люди вздрогнули, их передёрнуло от этого слишком уж натуралистичного, какого-то нутряного, радостно-страшного откровения самой природы. Парень, который держал младенца под мышки и показывал всем, поворачиваясь из стороны в сторону, победно смеялся. Красненькое личико малышки с заплывшими глазками было ужасно недовольным, она хотела вернуться снова в свой блеженный сон преджизни и орала всё громче.
Публика повскакивала, завопила, перевёртывая стулья, просто зашлась криками и аплодисментами.
В это время Иван всё еще возился со вторым новорождённым, с мальчиком. Но лицо учёного было спокойным. Ребёнок до сих пор ещё не кричал. Иван деловито удалил слизь из его рта и, тоже с улыбкой, поднял его, показывая всем, потом шлёпнул по крохотной попке. Раздался крик! Хриплый, слабый. Малыш захлёбывался. Иван проделал с ним ещё какие-то манипуляции, и голосок прорезался. Нахальный, звонкий! Это была победа! Публика очумела. Кто топал ногами, сцепив руки над головой, кто орал что-то нечленораздельное, кто бросился к учёным поближе: посмотреть на чудо, пощупать, убедиться. Мужчина в белом костюме с пылающими глазами первым оказался рядом с Иваном.
– Покажи мне его, Вано! Умоляю! Это мой сын! Мой! Ведь так?
– Да, Рекс, в этом не может быть сомнения. И ДНК покажет, если хочешь убедиться. Но подожди. Процесс ещё не закончен. Ты ведь не хочешь получить младенца и растить его лет 18-20 пока он станет вполне взрослым человеком? В моих силах сделать обоих детей зрелыми людьми уже сейчас. Состарить их на 18 лет прямо на ваших глазах.
Зал замер, потрясённый. После неимоверного, дикого, как в Бедламе, шума вдруг резко наступила мёртвая тишина. Только попискивали дети, и слышно было, как вдрызг наплакавшийся Генрих не мог сдержать икоту.
– Что? Что дальше? Ты - Бог, Иван! Чем ты ещё хочешь сразить нас?!!
Дальше голос Ивана раздался из микрофона, охватил весь разнузданный, снова плачущий и восторженно вопящий зал.
– Прошу тишины. Итак, нашей целью было не только клонирование людей, получить младенцев (это дело немудрёное). Нет, мы хотели получить двух взрослых людей, молодых, но вполне созревших в личностном плане. Для этого (внимание!) мы помещаем детей в биоускоритель и будем следить за их развитием. Вы все будете свидетелями этого процесса. Не бойтесь, господа, вы не соскучитесь. Рост и развитие будут проходить быстро, зримо, этот процесс, думаю, займёт час-полтора.
– Вано! Вано!
– вскрикнул Рекс. Он явно не был сейчас повелителем судеб. Генрих так и впился в него глазами. Король стал просителем (склонился, как перед Богом, перед Иваном), голос его дрожал, он испуганно молил:
– Вано! А это не опасно? Мой сын не погибнет? Нет? Может лучше отдай мне его такого, маленького, как есть, я буду его растить.
– Как хочешь, воля твоя. Но, не забывай, - жизнь твоя под угрозой, Рекс, - ответил Иван.
– Обширный инфаркт недавно да и деятельность твоя не спокойная, сам знаешь. Ты можешь не дожить до того момента, когда сын повзрослеет. Кто тогда о нём позаботится? Давай вверимся науке. Обещаю, что если что-то пойдёт не так, эксперимент тут же прекратим. Опасности уже нет. Я же рискую моей Евой!