Орфей. Часть 1

Веселова Ольга Георгиевна

– Ты же работаешь с физиками, - невесело отмахнулся от него Иван с досдливым видом.

– Неважно. Предложение мне передано от лица компании "Солнце жизни", она как раз занимается проблемами долголетия.

– Неужели ты не понимаешь, что я не стану (этика учёного мне не позволит!) продавать изобретение, первый опыт применения которого на человеке увенчался смертью?

– Какая тебе разница? Лишь бы деньги заплатили. Ты хоть соображаешь, о каких суммах идёт речь? Представь: в Швейцарском банке у тебя появится счёт...

– О Боже! Да ты просто не хочешь меня услышать! От этого метода, если начать его вот так вот с бухты-барахты применять, будут

снова погибать люди! Я и так виноват, страшно виноват, и никогда этого себе не прощу. Я когда-нибудь сам займусь методом омоложения, основательно всё пересмотрю, доработаю, докопаюсь до причин...

– А деньги тем временем уплывут! Ну и дурак! Пускай дорабатывают они. А у тебя будет огромная сумма на счету.

– Я такие преступные недоработки не продаю!

– Зато я продаю!

– Вряд ли тебе это удастся. Не выкрадешь. Всё предусмотрительно спрятано от таких, как ты. Я не хочу, чтобы гибли люди. Закончить эту работу, пойми, могу только я. У остальных просто ни фига не получится. Кишка тонка (разъясняю для непонятливых).

– Пусть даже так. Хорошо. Но и ты, сынок, меня пойми. Эти деньги нужны были бы и тебе, и мне. Я много потратил на свою разработку, но я тоже кое-чего достиг.

В глазах Ивана впервые вспыхнул интерес. Генрих продолжал подкупающе, таинственно понизив голос, как-то в далёкие времена, когда завораживал ребёнка рассказами о научных дерзновениях.

– Достиг, да. Ни много, ни мало - параллельного мира.

– Расскажешь поподробнее?

– Потом. Сейчас мне нужны деньги. Прошу тебя, давай продадим твоё изобретение американцам. Тоже люди, в конце концов, и притом богатые. Так ты согласен? Выручай, Ваня. Я же на тебя массу средств потратил. А теперь ещё на адвокатов. Так по рукам?

– Нет! Нет и ещё раз нет.

– Из-за того, что кто-нибудь там на начальных стадиях разработки может загнуться? Только из-за этого?

Ивана аж затрясло от ярости, но он сдержал себя, и голос его остался ровным:

– И даже не только из-за этого.

– Так из-за чего? Чёрт бы тебя побрал, чистоплюя!
– заорал Генрих в состоянии кинуться сейчас на сына.

– Когда я буду полностью уверен в безопасности моего метода...

Генрих, не выдержал напряжения, не дослушав, схватил парня за глотку. Тот без труда отшвырнул его своей сильной рукой, отец отлетел назад, тяжело дыша, плюхнулся в кресло, которое удачно оказалось позади него.

– Тогда, - продолжил Иван невозмутимо, твёрдо, словно ничего и не произошло, - тогда я отдам изобретение своей стране. Оно, как и я, принадлежит России.

– Отдашь? Козёл! Безвозмездно? Или, может, за гроши?

– Пусть даже безвозмездно.

Прошла и весна, и лето, даже осень приближалась к концу. Когда-то Иван с нетерпением ждал прихода весны. Теперь - почти не заметил, равно как и всех последовавших изменений в большущем одичалом парке, в который выходил порой покурить, побродить, подумать, просто погрустить. Выходил из своей нынешней подземной лаборатории.

С отцом связи оборвались ещё с того памятного момента, когда оба (мягко выражаясь) "разошлись во мнениях" на кухне у Надежды. Где Иван брал средства на исследования, на что вообще жил, чем платил своим одержимым энтузиастам (по мнению Генриха - психам), работавшим с ним вместе и готовым не вылезать на поверхность Земли, борцам за научную идею, которых папаша их лидера именовал голодранцами без штанов...? Всё это так и оставалось тайной. Даже местонахождение этого гнезда науки (а может богоборчества? А может - средоточия

греха и ереси всех эпох, гибельного соблазна для человечества?...) места этого Генрих так и не знал, сколько ни пытался выяснить. Мобильный телефон сына был отключен. И многочисленные желающие, которые охотились за Иваном, пока что разочаровались и попритихли. Тема, которая ещё недавно, нашумевшая, была у всех на слуху, начала помаленьку тускнеть. Новых подтверждений сенсации не поступало, и люди начали уже сомневаться: "А был ли мальчик?", постепенно остывая в своём рвении.

Генрих уезжал-приезжал, тоже много работал. В Лос-Анджелесе порой "отрывался по полной" с молодыми трансвеститками-мулатками, обкуренный марихуаной, но потом возвращался в Россию. Здесь ему удалось уже наладить отношения с властями и научным миром и, кстати, перевести восторженный интерес на себя, заставив подзабыть какую-то странную сенсацию, связанную с его сыном, и убедить всех, что это был лишь преждевременный шум.

Но сам Генрих всё же постоянно ждал звонка от Ивана. Слишком хорошо его знал. И поэтому ждал. Пусть пройдёт долгое время, пусть куда дольше, чем тому казалось, но всё равно он появится, даст о себе знать. Что-то непременно произойдёт. В случае полнейшей неудачи - возможно, и самоубийство. Генрих не отбрасывал и такой вариант в теории, хотя не хотел о нём думать. И всё ждал... На что-то подсознательно рассчитывал, всё спрашивал Надежду, нет ли каких-нибудь вестей. Только с ней он мог с глазу на глаз откровенно поговорить об Иване, порассуждать, посетовать, погрустить вместе, словом, облегчить душу.

И вот этот день настал, когда они уже почти совсем разуверились. Генрих, всё такой же, как и прежде,: прямой, с горделивой осанкой, в безупречном синем костюме и галстуке в тон, развалился в удобном офисном кресле и, иронично поглядывая своими голубыми глазами на собеседника, вёл надоевший ему самому кастинг. Перед ним был всего лишь претендент, просившийся к нему на работу.

Вдруг, в какой-то момент, отбросив церемонии, вбежала Надежда. Лицо Генриха, прямоносое, твёрдое, с золотистым загаром другого полушария Земли, даже не вздрогнуло, только в голубых глазах ловеласа выражение спокойного презрения вмиг изменилось. Что-то затаённое вспыхнуло в них, будто ветром охватило безмятежную голубизну этих озёр, повеяло чем-то тревожным, живым, человеческим. Исчезла холодная маска. Взгляд вспыхнул. Претендент тихо и предусмотрительно "растаял в воздухе".

Надежда, с собранными на затылке серыми волосами и всё таким же бледным лицом, отродясь не знавшим соблазна декоративной косметики, в чёрном строгом пиджаке, из-под которого выглядывали белые кружева блузки, вся - воплощённая примерная деловитость, в этот момент выглядела так, словно бомба внезапно начавшейся войны тяпнула прямёхонько в её приёмную - "предбанник", только чуть опалив ей нос. И она, враз забыв многолетнюю вышколенность, тот этикет, по которому надо было обращаться к занятому шефу, с порога закричала, засверкав дотоле бесцветными глазами:

– Он вышел на связь!!!

– Где он?!
– рявкнул Генрих, даже не переспрашивая.

– Приехал по делам в город. Но к нам сейчас не придёт - занят. Он, он...

– Что?
– аж подпрыгнул Генрих.
– Ну говори же, Наденька! Какой у него голос? Подавленный, да? Всё равно, пусть приходит, скажи ему! Я жду его!

– Нет, Генрих Арнольдович, голос у него как раз торжествующий, уверенный, какой-то романтичный, что ли, как бы сказать... Вдохновенный - вот. Сюда он не заедет, но зато - зовёт к себе. Завтра. Дал мне адрес, я записала.