Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник)
Шрифт:
Мы с ним, помнится, в институтские годы та-а-акое вытворяли…
Поздоровался с Нелькой, удивился и обрадовался, увидев меня, расцеловал, быстро записал номер моего мобильного телефона, подхватил подмышку бесчувственное тело своей нажравшейся половины и – исчез.
Оставив лично меня в состоянии, мягко говоря… гкхм… полного офигения.
Ну, да ладно…
Всякое бывает.
Проехали…
Через некоторое время он мне позвонил.
Сам.
–
– Привет, – отвечаю. – А почему бы и нет?
– Только, – говорит, – давай не в этом вашем гадюшнике, а где-нибудь поприличней, не возражаешь?
– Не возражаю, – говорю. – Только ты уж, пожалуйста, наш паб гадюшником больше не называй, окей? А то – обижусь…
– Ладно-ладно, – смеется, – не обижайся. Дело не в заведении, оно-то как раз нормальное. В людях…
– А вот тут, – говорю, – согласен. Люди у нас там – разные…
Договорились – в «Хайяте», на крыше.
Удобное местечко. И панорама московского центра очень красивая, особенно летом.
Да и сейчас, ранней осенью, – тоже очень ничего.
Встретились, обнялись.
Он сразу же заказал бутылку отличного армянского коньяка, и мы ударились в воспоминания.
Знаете, наверное, как такие встречи обычно проходят?
Ну тогда – не буду пересказывать.
И ваше время сэкономлю, да и свое тоже.
Часа два так просидели, потом он закурил сигару и бросил на меня испытующий взгляд.
– Вижу, – говорит, – не удивился ты моему приглашению?
Я только плечами пожал.
– А чему тут удивляться-то?
Он пожевал сигару.
– Странный, – говорит, – ты человек, Дим. Я тут справки навел – ты в порядке, бизнес у тебя нормальный, а общаешься – хрен пойми с кем. Одни маргиналы…
Тут я сам закурил.
Не сигару, хотя и хотелось.
Обычную сигарету.
И – даже протрезвел слегка.
– Ты это, – говорю, – к чему? К тому, что «на вершины» на ваши не рвусь? Так мне здесь удобней. И дерьмом поменьше воняет. А денег всех в этой жизни – не заработаешь. Да и стремиться к этому, старичок, даже не глупо. Пошло…
– Ты это давно, – спрашивает, – для себя решил?
– Давно, – киваю.
– А почему, интересно?
Я задумался.
– Да хрен его знает, – наконец отвечаю. – Наверное, потому, что всю жизнь отличался повышенной брезгливостью. Да и неприхотлив я, сам знаешь. До сих пор самое любимое блюдо – пельмени с черным хлебом. И со сметанкой. Жалко – нечасто себе позволить могу, живот расти начинает. Вот и жру суши всеразличные…
– И только поэтому?
– Да нет, – решаюсь, – не только. Я же тоже… карабкался. Пока не понял, что в процессе этого, прости Господи, «подъема» – теряю все подряд. Книги, друзей, жену. Себя, в конце концов…
– И –
– Да нет, – фыркаю, – решил идти в другом направлении.
Он голову к левому плечу наклонил, глянул исподлобья.
– И в каком, интересно?
Я хмыкнул.
– А вот это, – говорю, – Илюх, тебя – ну совершенно не касается. Этот путь – только мой. А тебе, если решишься, – придется свой искать. Собственный…
Он погрустнел, плеснул нам обоим коньяка, раскурил потухшую сигару.
– Вот как, значит, – вздыхает.
– Именно так, – хмыкаю.
Помолчали.
Потом – чокнулись.
– А о жене моей что думаешь? – спрашивает.
– Ничего не думаю, – отвечаю. – Что мне о ней думать? Это – твоя головная боль. Не моя. Хотя и удивляюсь слегка.
– Чему?
– Да всему, – жму плечами. – Выбору твоему, в частности. Мы, честно говоря, когда Нелька тебе позвонила, думали – сейчас та-а-акой задрот приедет. Ботаник. В очках и шарфике…
– А приехал я? – смеется.
– Приехал ты, – соглашаюсь.
Он хлебнул еще коньяка и неожиданно – посерьезнел.
– Просто я ее люблю, понимаешь? – говорит.
– Понимаю, – вздыхаю, – очень хорошо понимаю…
– Почему? – удивляется. – Меня обычно уж в этом-то – точно никто не понимает…
Я помолчал.
Разлил остатки коньяка по бокалам.
Закурил.
– Пошел ты, – говорю, – в жопу, Илья Владимирович. Очень я даже неплохо тебя понимаю. Даже чересчур хорошо. Потому что в зеркало каждый Божий день смотрюсь. Вот и понимаю…
Хмыкнули.
Помолчали.
А потом он снова вздохнул – эдак протяжно – и к моим сигаретам потянулся.
– Слушай, Димыч, – говорит, – а давай нажремся. Как в студенческие времена. В хлабудень. И будем за жизнь разговаривать. Всю ночь. Помнишь, умели же?
Я губами пожевал, на часы глянул. А фигли, думаю…
– Предложение, – говорю, – принимается. Есть у меня тут на примете одно местечко, где до сих пор чебуреки правильные готовят. На вынос. Как при Союзе. Ты уж и вкус такой забыл, наверное. Тут недалеко, на Маросейке. Сейчас водки в «Седьмом континенте» возьмем, да и поедем. Главное – пластиковые стаканчики не забыть купить.
– Замётано, – радуется. – А потом куда?
– А потом, – отвечаю, – уж как-нибудь, да определимся…
Целлулоид
Я уже собирался уходить с работы, когда она позвонила мне на мобильный.
– Дмитрий? – спрашивает.
– Он самый, – отвечаю.
– Мне очень нужно с вами поговорить.
Замечательно, думаю.
Вот так все просто.
– А вы, собственно, кто?! – интересуюсь. – И в чем предмет разговора?