Оркестр цвета пурпурной малины
Шрифт:
Но об этом чуть позже.
Моё появление в офисе сопровождается возгласом: «Господин Рональди идёт!», и множеством торопливых шажков по всем этажам. Мне кажется иногда, что я чума, что входит внезапно, заражает всех своим мнимым ужасом и уходит, оставляя за собой несчастье, да и только. Но что ж поделать, такой уж я человек! Как там сейчас модно говорить? «Принимай себя таким, какой ты есть».
Офис как обычно был грязным. Моя секретарша – Жизель, женщина, умом недалёкая, сразу спохватилась и подбежала ко мне. Выглядит она довольно интересно: на ней ярко-розовая юбка, цветные каблуки, которые она, возможно и много вероятно, покрасила обычной акварелью, подобно работам далёкого будущего (о да, я знаю, к чему в итоге всё
– Добрый день.
– Ещё только утро, Жизель, не торопи события, – перебил я её. Голос у меня хрипит постоянно из-за того, что говорю я крайне мало. Можно считать, что своим ответом я оказал ей почесть.
– Доброе утро, мистер Рональди, – исправилась она. – Ужасная погодка, не правда ли?
– Ох, ты сильно заблуждаешься…
– Я сегодня шла в офис и промокла до нитки! Я слышала, что в соседней Германии продают такое изобретение, которое позволяет скрыться от небесной воды… как же оно называется там?
– Зонтик. Натянутая кожа на палке.
– О да, выглядит как сплюснутый леденец! – с крайне глупым лицом сказала она. – Не могу понять, почему бы не начать продавать их у нас, я бы заняла очередь с самой ночи.
– По-моему, – отвечал я, вешая пальто, которое явно глуповатая Жизель зачем-то отдала мне обратно в руки, – эти «леденцы на палочке» не продают у нас, потому что есть вероятность, что они попадут в руки такой как ты, Жизель.
– А!
– Б, болтунья, – сказал я яростно. Разговоры с женщинами – как отдельный вид самоистязания. Ты словно бы играешь в упрощённые шахматы голым и с связанными руками, одно неловкое движение, и ненароком наступишь на мину зарождающегося неравноправия или, Боже упаси, обычной тупости. В данном случае, сработал второй вариант. – Я в кабинет. Распорядись отделу, чтобы в скором времени принесли мне письма, сегодня я допоздна.
– Но вы же всегда работаете допоздна! – снова глупо заметила она.
– Тебе стоило бы радоваться тому, что в разговоре с тобой я сказал на одно слово больше, чем обычно.
– А!
– Б, болтунья. Сделай мне чай кофе и работай. Живо. Господин Джеральд будет недоволен. И пришли мне Итана, как только он появится, а то его нет на рабочем месте.
С этими словами я ушёл. Утро прошло как обычно. Можете сказать мне, что я был груб, но это совершенно не так. Я обращаюсь с Жизель точно так же, как обращался бы с любым другим человеком, даже с животными или кошками. Есть лишь два существа, к которым я отношусь уважительно, а все остальные – лишь плоды несуразности и усложнённости, которые, как я уже сказал, нужно избегать. Я живу так с тех самых пор, как мерла моя бабушка и не чувствую никаких усложнений. Мир прост и нету смысла усложнять отношения с людьми лишними любезностями. Мы все в малой степени, но куклы. Мы все играемся друг с другом, и лишь новорождённые дети живут по-иному.
В воздухе, осквернённом людским дыханием, витает пыль, подобная живому существу. Она вздрагивает в пространстве, сжимая абстрактное тело, аморфно принимая различные формы. В ушах позвенькивает мелодия далёкая и отдалённая, давно забыл я её суть и предназначение того, зачем и с какой целью она поселилась в моей голове. Оркестр, собранный из несуществующих инструментов, из людей, лица которых окрашены пурпуром, играет вечно и бесконечно. Не могу описать в тексте (опять неточность языка) закономерности воображаемого играющего творения. Она яростна, она вызывает в сердце агонию, она играет, а не звучит. Стройна она, и образ этой мелодии похож на образ высокой красавицы с глазами, смотрящими в душу и руками длиннее ног. Все её черты лица и внешности угловаты и остры,
За все те 30 лет, которые я прожил практически в полном одиночестве, я стал замечать кое-какие закономерности в своём собственном мышлении. Открывая ручку двери в кабинет, не перестаю я об этом думать. Вот моя комната, вот стол по центру, за ним пыльное стекло, а за ним скрытое под тёмным небом солнце, а дальше леса, поля, где-то там витает дух свободы и мир. На столе стоит печатная машинка, от которой так и веет загадочностью. А, точно, вы же так до сих пор и не знаете, кем я работаю!
Рядом с печатной машинкой возвышаются четыре стопки писем от разных людей, от многих веет душою, от некоторых – лишь запах бумаги да дорогих чернил. Есть в моей работе, всё же, что-то привлекательное. Буквально секунду назад я писал о том, что она приносит пользу – возможно, так оно и есть.
Но что же. Как такого названия у моей профессии нет. Меня называют то крысой, то мошенником, то дураком, то извращенцем, то просто писарем и бедным человеком. Некоторые называют куклой, но это слово, скорее, более применимо к женскому лицу, чем ко мне. Моя деятельность заключается в том, чтобы отвечать на письма, получателями которых являются умершие, смертельно раненые или же вовсе просто очень богатые люди. Да, это подло, возможно. Мне просто жалко людей, которые не в состоянии пустить письмо на тот свет, которого, к слову, нет. Они пишут письма покойным, а их получателем становлюсь я, отвечаю так, чтоб было поправдоподобней, и отправляю обратно.
Ну всё, теперь вы знаете, кто я. Давайте, скажите мне, что я сумасшедший. Ну же, чего вы ждёте? Ставлю весь женский род на то, что кто-нибудь сейчас из вас промолвил тихо: «Сумасшедший. Зачем это делать? Извращенец. Садист». Ну что же, думайте как хотите.
Поэтому я и не хочу, чтобы кто-либо знал об этом, ведь, знание о тебе в мозгах других – страшнее чем родиться без лица.
Всё равно я умру сразу же после того, как напишу последнее слово здесь.
Меланхолично я уселся в кресле. Посмотрел в крохотное зеркальце над дверью. «О, Боже», – пронеслось в голове. Страшное подобие человека без глаз и губ, с скулами и беспричинно-страшным выражением лица. Только такому как я и работать здесь, не так ли? Хех…
Всего в моей работе есть не так уж много принципов. По сути, мне надо лишь сидеть да строчить ответы, но и здесь есть своя система. Каждое письмо имеет при себе пометку. Есть красные, жёлтые и зелёные. Красные – мёртвые, жёлтые – находящиеся на грани жизни и смерти, а зелёные – проплаченные. С них-то я и получаю доход. В наше время (не знаю, как мои предки будут делать в будущем) многие люди, превозносясь в мыслях своих над остальными, начинают забывать о том, что у них есть семья. В какой-то момент им надоедает просто отвечать на письма, и они обращаются в наше издательство, а если точнее, то ко мне. Конкретно меня они не знают в лицо, но работаю всё равно лишь я. О да, как много слова «Я».
Не буду размышлять на моральные темы, устал. Лучше подумайте над этим сами.
Время 8:25, через пять минут начало рабочего дня. Жизель как раз вовремя зашла ко мне с двумя кружками (чаем и кофе), молоко она уже добавила в чай. Я отпил немного чая и налил в ту же кружку кофе. Перемешал. Получилось идеально.
8:30.
Пока что всё нормально. Резко в офисе стало тихо и спокойно, но это не на долго. Ни один день не проходит без его прихода. Каждый раз, когда я начинаю писать письма, начинаю работать, приходит он. Я тяжело вздохнул, недавняя радость сменилась на жалкое подобие страха. Резко всё стало темнее, и спокойствие, которое я ранее мог уловить в хаосе, ушло от меня, глаза трезвые украла паника.