Орленок
Шрифт:
— Не смей, если поймают…
— Будь спокойна, я пройду невидимкой.
…В маленькой квартире все спали, когда Геннадий поднялся, сунул ноги в спортсменки и неслышно вышел из дома. Прячась в тени, он прошел несколько улиц и наконец добрался до своего бывшего дома. Миша уже поджидал его. Они пошептались и ловко, бесшумно, пробрались к машинам.
«Русского хлеба вам?! Пожалуйста…»
Вражеский патруль ходил за стеной. Отчетливо слышались размеренные шаги. Шаги приблизились. Ребята притаились. Патруль, обойдя вокруг машин, снова вышел на улицу. Пора было уходить.
Утром мать первым долгом посмотрела на кровать сына. Геннадий спал. Сквозь сон он почувствовал на себе внимательный взгляд. Открыл один глаз и, улыбнувшись, попросил мать наклониться к нему.
— Мы «накормили» фрицев… — Геня не договорил, засмеялся.
— Геннадий, я не отпущу тебя больше, — строго, но не очень уверенно сказала мать: она понимала, что сына не удержит.
Андрейкина тайна
Дорога! Бесконечная дорога по осиротевшим, никому сейчас не нужным полям.
Николай Иванович и Геннадий молча тянут тачку с вещами. В Грачевке они обменяют их на муку. И назад. Так сказал Николай Иванович матери Геннадия.
К вечеру пришли в село. Голубев направился ко двору с железными воротами и, стукнув три раза в угловое окно, стал поджидать. Через несколько минут вышла молодая женщина в голубой косынке. Строго взглянув на пришедших, спросила:
— Что вам нужно?
— Приют и внимание.
— Для хороших людей, пожалуйста.
Пароль! Сердце Геннадия сильнее забилось от счастья. А он-то и не догадывался, что совсем не барахлом будут заниматься в селе!
— Ну, здравствуйте! — протянула женщина Голубеву руку.
— Здравствуйте, Евдокия Антоновна, — и шепнул: — В вещах взрывчатка.
Хозяйка взяла из рук Геннадия тачку и повезла ее к сараю.
Не успели гости умыться, как появился сын Евдокии Антоновны, Андрейка. Большие серые глаза и упрямо сложенные губы делали лицо его недетски серьезным. Быстро, как это и бывает у ребят, познакомились с Геннадием, вместе сели у стола рассматривать принесенную Андрейкой зажигалку. Андрейка улыбался, показывая ровные зубы:
— Это я нашел.
— Рад? — спросил Геня.
— Рад, потому что… — Андрейка умолк и посмотрел исподлобья на гостя. Не мог же он сказать незнакомому мальчику, для кого предназначена зажигалка.
— Сейчас затопим печь, мама галушек сварит на ужин, — переменил разговор Андрейка.
«Чего он зубы заговаривает?» — подумал Геня.
В другой комнате Евдокия Антоновна принимала от Николая Ивановича листовки. Их было немного, может быть, поэтому он особенно бережно вложил их в руки подпольщицы.
Евдокия Антоновна спрятала листовки в угол русской печи, толкнула ногой плотно прикрытую дверь и вышла. Проходя мимо ребят, приказала сыну:
— Андрей, принеси соломы к печке.
Скоро
— Ты ешь. Правда, вкусные галушки? — заискивающе спросил Андрейка, молча опуская в карман кусочек хлеба, отданный Геннадием.
Геню кольнула обида: ишь хитрит, не доверяет! Да они с дядей Колей, может, по такому важному заданию пришли, что Андрейке и не снилось! Потом мысленно оправдал Андрея. А почему это он должен ему все выложить? У него, верно, есть свои друзья… «Не скажет, и не надо», — успокаивал себя Геннадий.
Перед сном Андрей налил свежей воды в чистую бутылку и лег возле гостя одетым. Затаив дыхание, он лежал с закрытыми глазами. «Тоже мне конспиратор, — усмехнулся Геннадий. — Вот возьму и спать не буду». А как уснул — не заметил. Тогда Андрейка неслышно приподнялся, нащупал на полу туфли и, держа их в руках, на цыпочках вышел из комнаты. Не в первый раз он совершал путешествие к разрушенному кирпичному заводу. Ловко спустился в горно, разбросал кирпичи и влез в образовавшуюся дыру. Кто-то радостно назвал его по имени.
— Дарик, это я. Поесть тебе принес, и еще — зажигалку. Немного припоздал, не обижайся. У нас сегодня гости из города. Ждал, пока уснут.
— Кто?
— Какой-то дядя с парнем. Он хороший — отдал свою порцию хлеба тебе.
— Не расспрашивал? — встревожился Дарик.
— Нет, — успокоил Андрейка. — Я бы все равно ничего не сказал.
— Не говорили они о фронте? Ты незаметно расспроси их, а?
— Хорошо, я все разузнаю, а ты не бойся, ты лежи тут и все. Завтра я достану лекарств и бинт, тогда сделаю тебе перевязку.
— Я уже и так лежу, лежу… — Дарик вздохнул. — Ты не забудешь расспросить о фронте?
— Не забуду, — откликнулся Андрейка.
…Познакомился Андрейка с Дариком так. В полдень он возвращался со степи и наткнулся на раненого мальчика. Черные глаза мальчика были широко открыты, запекшиеся губы шептали: «пить». Андрейка мигом спустился в овраг, набрал родниковой воды в наскоро сделанный из лопуха ковшик и напоил мальчика.
— Ты полежи тут, а как стемнеет, я приду. Хорошо?
Дарик испуганно прошептал:
— А они не придут? Не будут… стрелять?
— Нет, — успокоил Андрейка, и что было силы пустился к дому.
Так началась их дружба…
— Ты подожди, не уходи. Мне теплее с тобой, — просит Дарик.
— Хорошо, я посижу немножко.
Андрейка поправил принесенную из дома подушку, заботливо укрыл Дарика старым стеганым одеялом и спустя полчаса выбрался наверх. Побежал к дому. Он знал, что на окраине фашистов нет, но можно наткнуться на разъезд патрулей, и тогда беда.