Орлиное гнездо
Шрифт:
Иоана протянула Корнелу руку в знак примирения – и тот так сжал ее, что жена поморщилась. Пошевелила рукой, и пожатие ослабло.
– Князь истинный владыка, истинный Божий слуга и наш отец, - глухо проговорил Корнел. – Его нельзя не любить – ты сама увидишь… Он глядит на человека – и ему нельзя не повиноваться; он очень щедр и ласков…
– Ласков? – спросила Иоана, широко раскрыв глаза.
Ничего не могло бы изумить ее более.
Корнел вдруг рассмеялся – горько, точно знал нечто, чего жена не понимает и никогда не поймет.
– Ты думаешь, я тебе лгу? Конечно, ты так думаешь!
Иоана
Желая любви, утешения, она обвила руками шею мужа; и он желал того же, и ответил на ее объятье. Они забылись под яблоней – утешаясь, ласкаясь, как дети; они знали друг друга так мало, но их взаимочувствие, тоска оказались равными.
А потом Корнел будто очнулся – и вырвался из рук жены, поднявшись со скамьи; он простился с нею и ушел. Ему пора было упражняться, с конем и с оружием, чтобы оставаться достойным любимого владыки.
Иоана еще немного посидела на скамье одна – потом встала и пошла в дом, хлопотать по хозяйству, чтобы достойно встретить мужа.
========== Глава 8 ==========
Пока муж отсутствовал, Иоана познакомилась с домом Испиреску: порядочное имение, но совсем не то, что их прежние владения. Когда Раду Кришан путешествовал, заботы о замке целиком лежали на плечах Катарины. Хозяйство Испиреску было маленьким – но только теперь Иоана вполне поняла, как это много.
Однако здесь у нее был помощник, весьма благоволивший ей хозяин, - ее свекор. Иоана, помня о своей матери и сестре, понимала, что со свекровью могло быть гораздо труднее: Тудору она понравилась и он принял ее безоговорочно, даже благоговейно. И этот старый человек был мягче ее отца и даже собственного сына.
Тудор был рад сложить с себя часть забот, но и не слишком обременял ими невестку: он все больше оберегал ее. И когда обнаружилось, что в доме кончаются мука и масло – свадьба прикончила почти все запасы Испиреску, – свекор воспротивился тому, чтобы Иоана сама шла на базар или в бакалейную лавку. Сказал, что будет достаточно послать слугу.
– Я теперь не боярышня, а жена государева человека, и сама должна служить, - ответила на это Иоана с улыбкой. Она понимала, чему противится Испиреску и что она сама ожидает увидеть в городе.
Свекор больше не спорил; только придал к ней слугу, чтобы тот показывал ей дорогу, подносил покупки и обозначал ее положение. Иоана чувствовала себя еще усталой, почти разбитой с ночи; но от намерения своего не отказалась.
Тщательно нарядившись, она взяла денег, еще из своего приданого – которого Испиреску сам не смел тронуть, сберегая в неприкосновенности, - взяла назначенного ей человека и покинула дом.
Иоана твердо и гордо ступала мягкими вышитыми башмачками по мостовой, поглядывая по сторонам с холодным видом, точно вовсе не боялась этого города. Узкие улочки, высокие глухие стены и маленькие окна… великолепие высоких боярских палат, сверкавших издали; Иоана узнала княжеский дворец с садами и церковью,
Улицы, впрочем, были совсем не пусты; люди спешили в обе стороны по своим делам… и вскоре Иоана заметила, что некоторые встречные прохожие, и попроще, и побогаче, засматриваются на нее. Замечали ее и тогда, когда она, забывшись, глазела по сторонам. Она была новая жительница этого города, и совсем не последняя; и, конечно, никуда не девалась ее красота – пусть Иоана даже не думала о ней сейчас!
Но потом она опять забыла о постороннем внимании, едва не ступив своим башмачком в помойную лужу. Подобрав юбки, Иоана отпрянула: это был бедный, тесный квартал - и, конечно, столь же грязный.
Мимо, чуть не задевая плечами стены, в ряд проехали двое верховых стражников – в ярких кафтанах, с саблями, черноусые и свирепого вида. Иоана не успела ни испугаться, ни удивиться; только отпрянула к стене, едва не угодив под саблю. Переждав опасные мгновения, к ней подоспел слуга.
– Госпоже не следовало идти сюда – это место для отребья…
– Я знаю сама, куда мне идти! – отрезала Иоана. Потом, подбоченясь, посмотрела на своего помощника:
– Что же ты не провел меня другой дорогой, если все тут знаешь?
Слуга неловко ухмыльнулся.
– Так я обычно этой дорогой и хожу. А такой-то знатной госпоже…
Иоана ругнулась.
– Ну так проведи меня на базар как-нибудь!
Ее помощник вздохнул и, поразмыслив несколько мгновений, указал другую дорогу. Эти кварталы оказались почище – хоть и добираться до площади таким путем вышло дольше. Никаких кольев с гниющими на них трупами им не попадалось. Только попалось двое иссохших от голода нищих, притулившихся у запертых ворот: Иоана каждому подала, услышав униженную благодарность.
Когда она собиралась продолжить путь, от площади порыв ветра вдруг донес сладковатый смрад.
Слуга помедлил и снова посмотрел на Иоану:
– Идти ли сюда?
Она топнула ногой.
– Сказано тебе – идти!
Иоана нахмурилась и ускорила шаг. Ей не терпелось увидеть все жестокости господаря, то ли чтобы сличить их с тем, что о нем рассказывали, то ли из дурного любопытства…
Предмет ее любопытства сразу же бросился ей в глаза.
Это и в самом деле оказался пронзенный – вернее говоря, пронзенная: женщина в одной сорочке, поникшая на колу в углу площади. Кол торчал у жертвы из-под лопатки. Женщину обомлевшая Иоана признала в этом трупе по длинным волосам, которые шевелил ветер.
Еще больше она обомлела, увидев, что на площади торгуют, продавцы зазывают, а покупатели прицениваются как ни в чем не бывало. Шумное, грубое и деловитое место. Иоана пошла между рядами, и скоро запах гниения слился для нее с сильным запахом пряностей, животных, живых разгоряченных людей; потом она и вовсе перестала обонять мертвечину.
Скоро она купила и муки, и масла, и еще корицы: найтись было легко, и товары, и торговцы зазывали к себе со всех сторон.
Нагрузив покупками слугу, Иоана без оглядки поспешила обратно. Она задумалась – как часто ходит на базар ее молодой гордый муж; хотя, наверное, нечасто. У него же есть слуги для такой работы – и отец…