Орлиное гнездо
Шрифт:
Хозяин появился на пороге озаренной каминным огнем комнаты и, немного помедлив, поднял на Василику глаза и улыбнулся. Она встала и, слегка поклонившись, пригласила его к столу. Корнел прошел и сел; однако не принялся сразу за еду, но не потому, что хотел прочесть молитву. Они никогда не молились перед трапезой.
Корнел поиграл ножом.
– Раду ужинал? – спросил он.
– Конечно, - сказала Василика.
Детей возраста Раду уже часто сажали за стол со взрослыми – но Раду кормили отдельно, легкой пищей, и укладывали спать
– Как дела во дворце? – спросила Василика.
Корнел принялся есть; и не отвечал ей, пока не опустошил наполовину свою тарелку с маринованными овощами, заедая хлебом и сыром. Сделав несколько глотков вина, он откинулся на спинку стула и вздохнул.
Прикрыл глаза, а Василика подумала: уж не засыпает ли? Но Корнел глухо заговорил, не открывая глаз:
– Во дворце все так же, как и прежде, - его величество строит свои козни и раскрывает чужие… Теперь он вынужден даже изменить своему обычному милосердию.
Корнел открыл глаза и усмехнулся, посмотрев на свою гостью.
– Несколько придворных, обвиненных в чернокнижии, брошены в тюрьму. Боюсь, им не поздоровится. Король не может теперь вольнодумствовать и попустительствовать вольнодумству так, как раньше, - католичество набрало слишком большую силу.
Василика встрепенулась; огляделась, но в гостиной они были одни.
– Корвин также взялся за очищение ордена Дракона… то есть пытается это сделать, хотя это ему не под силу, - продолжил Корнел. – Он начал бы, пожалуй, с меня… но я ему нужен, и нужен моему князю, у которого жена на сносях. Матвею предстоит вскоре короноваться – а это значит, что он нуждается в опоре как никогда.
Корнел помолчал.
– Кроме того, при дворе уже опять поговаривают о крестовом походе. Денег в государстве снова не хватает, они выброшены на священную корону – но папа все-таки донял нашего короля.
Василика взялась за щеки и посмотрела на него большими глазами.
– И ты уйдешь?
– Как Бог даст, - ответил Корнел.
Они взялись за руки и долго не разнимали их.
– Быть может, сам король возглавит этот поход, - прибавил Корнел.
Василика подумала об узнике, который останется здесь под властью духовенства – когда король уйдет на войну.
– А как же Андраши? – шепотом спросила она.
Корнел поднял глаза к небу.
– Мне кажется, что он так и нарывается, чтобы его приговорили к смерти, - прошептал витязь. – Но ведь бывает смерть похуже костра.
“Это уж точно”, - подумала Василика, усмехнувшись.
– Ты знаешь, как его допрашивают? – спросила она.
Корнел качнул головой.
– Я знаю, что попы при дворе гудят, как пчелиный улей, - а ведь католические священники самый скрытный народ, - усмехнулся он. – И знаю, что архиепископ, советник короля, зачастил к графу Андраши в крепость,
Корнел беззвучно засмеялся, схватив себя за волосы.
– Я знаю, что делают с нераскаявшимися грешниками здесь. Могут посадить в яму и, заковав в цепи, оставить изгнивать в собственных нечистотах – насколько хватит мочи доживать: это может быть и десять лет, и все двадцать. Господи, я жалею, что не убил его тогда, когда он просил меня в дороге…
Василика схватилась за голову и зажмурилась. Она скрестила под юбкой ноги в вязаных чулках и низко склонилась к коленям – чтобы Корнел не увидел ее лица.
Почувствовала, как витязь касается ее плеча.
– Господь благ на небеси… - прошептал он. – Всем когда-нибудь простится…
– Временный ад может быть страшней вечного, - откликнулась Василика. – В него легче верится!
Она вздохнула.
– И даже временный ад вечен в Господе, разве не так?
– Оставим эти мудрствования церковникам, - откликнулся Корнел. – Господь превосходит всякое наше разумение!
Василика наконец вспомнила о том, что не притронулась к еде, - и стала есть; Корнел присоединился к ней, и они вместе закончили трапезу.
Потом Корнел вдруг попросил:
– Принеси эту книгу, которую подарил тебе Штефан в гареме. Я хочу послушать ваши персидские стихи.
Василика с веселым изумлением вскинула брови.
– Как угодно!
Она поднялась наверх – и вскоре вернулась, бережно неся книгу Омара Хайяма.
Они с Корнелом уселись на коврик перед камином – и Василика принялась вполголоса читать стихи, тут же переводя их на валашский язык. Корнел слушал молча; и хотя Василика переводила с трудом, неуклюже, во взгляде черного рыцаря светилось восхищение.
Потом они распрощались и поднялись наверх – каждый пошел спать на свою половину. Они как-то незаметно поделили между собой дом: иначе, нежели он был разделен при жизни Иоаны.
Василика уснула быстро – и приснился ей яркий, чудный сон: таких она не видела даже тогда, когда жила со Штефаном в Турции.
Во сне она предавалась любви со своим господином – и совершила с ним то, что так и не удалось совершить наяву. Она была так счастлива, точно наконец воспарила в небеса: как предрекали ей строки, вышитые Штефаном на рабочей перчатке.
А потом Василика проснулась: тело еще сводили блаженные судороги, но душа уже обескрылела. Она вспомнила, как долго уже разлучена со своим другом. Что, если это повредило им обоим? Что, если со Штефаном в Турции сейчас происходит то же, что с Андраши здесь?
И чем грозит им всем крестовый поход, которого наконец добилась от Корвина римская церковь?
Василика уткнулась лицом в набитую травами подушку и тихонько взмолилась о помощи всем благим силам, какие знала. Но она не знала уже, кого считать за такие благие силы.