Оружие юга
Шрифт:
Браун подумал о чем-то, откинул голову назад и вдруг засмеялся, заставив Ли вздрогнуть. Взглянув на Ли с улыбкой, он негромко сказал, "Удивляюсь сам себе, что вот я сижу здесь, слушаю вас и даже уже обсуждаю эти идеи, а ведь в Конгрессе США я настаивал на введении в Калифорнии института рабства, причем силой оружия, если понадобится, и предлагал присоединить к США Кубу и мексиканские штаты Тамаулипас и Потос в целях укрепления и распространения рабства."
"Тем не менее, вы сидите здесь и не уходите," - сказал Ли. Из выступлений и реплик Брауна в Сенате Конфедерации, он знал, что этот человек занимал умеренную позицию в негритянском вопросе. Ему не
"Вот сижу и не ухожу," - согласился Браун. Он снова засмеялся. "Обстоятельства изменились. Когда мы были частью Соединенных Штатов, нам необходимо было стремиться к расширению рабства, насколько возможно, чтобы сбалансировать соответствующее усиление северных штатов и вытекающего из этого ослабления Юга, но теперь мы больше не в США и можем действовать так, как мы считаем лучше, без страха,что это ослабит нас перед нашими политическими противниками."
"Весьма разумная позиция, сэр," - сказал Ли с одобрением.
– "Так вы со мной?"
"Я так не говорил," - заострил разговор Браун. "Я признаю, что могут возникнуть обстоятельства, при которых некоторая форма освобождения может быть оправдана. Мы должны, однако, предложить избирателям программу, которую они в состоянии переварить, иначе все эти прекрасные слова будут выглядеть пустой болтовней. Каким образом вы предлагаете освобождать негров?"
"Если одним словом, то постепенно," - сказал Ли.
– "Поверьте, у меня было время хорошенько поразмыслить над этим. Я не собираюсь предлагать конфискационное законодательство. Я понимаю, что это было бы политически неосуществимым."
"Я надеюсь, вы знаете, что делаете," - сказал Браун.
– "Если вы не найдете понимания у избирателей, то сделать не удастся ничего."
Ли опять загрустил о ясном, надежно определенном мира солдата, где компромисс определяется только погодой, местностью и действиями врага, а не собственными принципами. Но политик, который был способен принести домой всего лишь полбуханки хлеба, выбывал из игры.
"Я не хочу, чтобы рабство стало единственным вопросом в этой избирательной кампании," - сказал Ли.
– "Есть много других безотлагательных проблем: наши отношения с Соединенными Штатами, удручающе плачевное состояние наших финансов, наша политика по отношению к Максимилиану и мексиканским повстанцам, и это далеко не все. Нам еще нужно организовать Верховный суд. Ни по одному из этих вопросов Форрест не выразил своей позиции, он только и умеет, что бить в барабан".
"Хороший список, и первым делом нужно взяться за налогообложение. Но ни одна из этих проблем, за исключением, может быть, наших взаимоотношений с Соединенными Штатами, не слишком волнует наших людей. А вот недовольные негритянским вопросом могут взяться и за оружие. Расскажите мне об этом подробнее."
"Ну что ж," - сказал Ли. "Я представляю себе это так: для начала мы должны как-то поощрять добровольное освобождение и всеми возможными способами обучать вольноотпущенников полезным профессиям. Во время войны некоторые из наших штатов ослабили законы против обучения рабов грамотности. Следовало бы расширить такую инициативу по всей Конфедерации. В качестве следующего шага, я хотел бы предложить закон, разрешающий рабу, или кому-нибудь от его имени, заплатить за его освобождение
Альберт Галлатин Браун поджал губы. "Это может получиться, хотя бы потому, что это выглядит гораздо менее радикальным, чем то, что о вас говорят горячие головы ваших противников."
"Я еще не закончил," - сказал Ли. Браун откинулся на спинку стула и приготовился слушать дальше. "Если раб или кто-то от его имени не смогут выплатить сразу всю цену, пусть оплатят одну шестую часть, тогда хозяин обязан дать рабу один день в неделю, чтобы тот мог работать в этот день на себя, и каждый такой день добавляется за каждую шестую часть выкупа до тех пор, пока труд раба полностью не станет свободным."
"Это уже смелее, но опять-таки разумно, и, уж конечно, не имет ничего общего с конфискацией," - сказал Браун.
"Такой план был предложен, но, к сожалению, не принят несколько лет назад в Бразильской империи," - сказал Ли.
– "Поскольку я был убежден в необходимости таких перемен, я внимательно изучал все, касающееся этого. Мой бывший помощник Чарльз Маршалл, помогавший мне в подготовке предполагаемого закона, недавно обратил мое внимание на бразильские инициативы в этой области. Хотя мне и хотелось бы добавить в них несколько дополнений."
"И каких именно?" - спросил Браун.
"Во- первых, я хотел бы законодательно установить небольшой процент налога на имущество в виде рабов, поступающего в казначейство ежегодно, и использовать его в фонде, чтобы компенсировать добровольное освобождение рабов, насколько этот доход позволит. А во-вторых, я хотел бы внести закон о том, что всех негров, родившихся после определенной даты, следует считаться свободными, если их матери двадцать лет проработали на своих хозяев, причем сами они тоже становятся свободными после этого. Как вы видите, я не предлагаю уничтожить рабство в корне, но даю ему возможность мирно исчезнуть со временем."
"Десять лет назад, в Чарльстоне, Мобайле или Виксбурге, вас бы повесили на фонарном столбе за выдвижение подобных предложений," - заметил Браун. Он провел пальцем по своим усам, подводя итог размышлениям. Наконец он сказал: "Мы все сталкивались с поразительными вещами за последние десять лет, не так ли? Ладно, генерал Ли, вот мое слово, я с вами."
"Решено!" - Ли протянул руку.
– "Итак сэр, мы с вами, единомышленники, официально говоря, конфедераты."
Взгляд Брауна погрузился внутрь. "Не просто конфедераты," - тихо сказал он, - "но 'Конфедераты'." Ли вдруг осознал, что эта прописная букву вдруг все расставила все по своим местам. Браун продолжал: "Я думаю, что вы только что нашли название для нашей партии."
"Конфедераты". Ли попробовал слово на язык. Он повторил его снова, обкатал его в своем уме и кивнул. "Пусть будут 'Конфедераты'."
Игрок на банджо переходил от одной песни военных лет к другой. Услышав эти старые военные песни, Нейт Коделл вновь ощутил дым костров, боль в ногах и запах пороха. Ничто другое не могло принести ему столь острых ощущений.
Когда музыканты заиграли "Дикси", он уже не мог продолжать подпевать им. Где-то глубоко внутри него, сквозь зубы, пробивалось лишь 'Рэбел Йелл'. Это не было привычным для сонного, мирного Нэшвилла, но его это не волновало. Он должен был выплеснуть свою энергию, либо взорваться.