Осада
Шрифт:
— Здорово, бандиты!
Сидевшие дружно повернулись на голос, и кто-то из них сказал:
— Витя, дорогой, зачем обижаешь? Какие мы бандиты, мы — национальные гвардейцы, защитники города!
Сергуненко пробурчал себе под нос:
— Да уж… — И громко продолжил: — Кто здесь за старшего? Веди к главному.
На какое-то мгновение взгляды постовых сошлись на лице человека, сидевшего спиной к Теплову. Этот человек немного помедлил, а затем кивнул. Тут же от костра поднялся высокий парень в белоснежной бурке и молча направился к ближайшему дому. Сергуненко и Теплов последовали за ним. Проводник свернул в узкий проулок, где в кромешной тьме от него осталось
— Рядом идите, — тихо сказал он, после чего стал медленно подниматься по скрипучей деревянной лестнице с перилами на второй этаж.
Открылась дверь, и на Теплова пахнуло запахами жилья. В глубине комнаты произошло мимолетное движение. Парень бросил короткое слово и такое же короткое получил в ответ. Они прошли через эту комнату, и парень открыл следующую дверь.
То, что предстало глазам Теплова, напомнило ему многочисленные кинофильмы о «лесных братьях», столь популярные в годы его детства. Длинную и узкую комнату, как потом стало ясно — веранду, занимал такой же длинный стол, уставленный бутылками и разнообразной посудой. В блюдах горками лежали красные помидоры, между ними на тарелках возвышались стопки толстых ломтей белого хлеба, отдельными кучками, там и сям, были разбросаны золотистые луковые головки. Большую часть стола занимали широченные плоские сковороды с кусками жареного мяса. Его сытный запах заворожил Теплова. Комната освещалась керосиновыми лампами, их неяркий свет покрывал головы и плечи сидевших за столом на деревянных скамьях мужчин, чье разноголосье сливалось в характерный гул многочасового пиршества. Никто на вошедших не обратил внимания. Во главе стола за его дальним торцом восседал еще довольно молодой человек с крупной коротко стриженной головой. К нему начал протискиваться парень в белой бурке. Но, прежде чем он достиг противоположного конца веранды, вожак разглядел сквозь завесу табачного дыма Сергуненку, и его сипловатый голос перекрыл все прочие звуки комнаты:
— Витя! Гость дорогой!
На веранде стало тихо. Сидевшие за столом разом обратили свои лица к вожаку, а затем по направлению его взгляда ко входной двери. Тут же все наперебой стали здороваться с офицером, как с хорошим знакомым.
— Ты сегодня не один? — вновь заговорил вожак.
Сергуненко сморщил нос и помахал перед ним ладонью, разгоняя дым.
— Накурили, — сказал он, — не продохнуть. Здорово, главарь! Со мной журналист из Ленинграда, зовут Василием. Он мой друг!
Вожак ответил хвастливо:
— У нас тоже есть журналист.
А затем скомандовал:
— Место гостям! Посадите Василия рядом с Андрюшей.
Тут же в середине стола поднялись двое, уступая свои места Сергуненке и Теплову. Капитан протискался туда первым. Он угрюмо посмотрел на сидевшего рядом человека. Теплов также взглянул и узнал в нем того пропитого субъекта, которого видел днем в обкоме комсомола. На субъекте был все тот же древний заношенный плащ, а лицо, кажется, еще больше оплыло от водки.
— Кто такой? — спросил Сергуненко грозным и пьяным голосом.
Субъект в плаще поглядел на него кротко, но безо всякой робости. Это еще больше разозлило Сергуненку.
— Документы! — рявкнул он.
Субъект не спеша полез в недра своего плаща. Но тут вмешался вожак:
— Витенька, — сказал он ласково и при этом твердо, — здесь все мои друзья. Садись, дорогой, выпей, покушай, отдохни. Не надо шуметь. Этот человек приехал
Сергуненко, как видно, в полной мере оценил скрытую интонацию вожака, однако просто так отступать не хотел:
— Неделю уже в городе, — сказал он ворчливо, но постепенно снижая тон, — почему я про него только что узнал?
— Не в городе, дорогой, а с нами, — ответил вожак. — Он по району с моими людьми ездил, сегодня только вернулся. Прошу тебя — садись, отдохни.
На этот раз капитан позволил себя уговорить. Он перебрался через скамью и, усаживаясь, со стуком положил перед собой на стол гранату. В комнате вновь прервались возобновившиеся было разговоры. Но вожак с добродушной улыбкой развел руками, и люди тоже заулыбались. Уселся, наконец, и Теплов. Тут же чьи-то руки поставили перед ним тарелку, хрустальный стаканчик, положили нож и вилку. И вновь раздался недовольный голос Сергуненки:
— А почему шашлык холодный?
На этот раз вожак сдвинул брови и посмотрел куда-то поверх головы Теплова. В тот же миг вдоль противоположного края стола протискались две женщины, одна подхватила сковороду, что стояла перед Сергуненкой, а вторая поставила другую — со шкворчащим шашлыком. Сергуненко наложил Теплову и себе по целой тарелке и захрустел пережаренной корочкой. Вожак с полуулыбкой наблюдал за ним. Когда с лица капитана исчезли остатки суровости, вожак провозгласил тост:
— Я хочу, чтобы мы все выпили за наших дорогих и многоуважаемых гостей. За дорогого Виктора, который пойдет в бой защищать наш родной город. За дорогого Василия, — человек приехал из далекого Ленинграда к нам на помощь. И, конечно, за нашего дорогого Андрюшу. Дай Бог вам столько счастья и богатства, сколько капель в ваших стаканах. Будьте здоровы, дорогие!
Теплов поглядел на свой стаканчик и увидел, что он полон до краев.
После дружных приветствий в адрес гостей в комнату вернулась прежняя атмосфера уютного домашнего застолья. Люди переговаривались между собой, подкладывали себе на тарелки мяса, чокались друг с другом и вновь наливали в стаканчики водку. Периодически из-за стола поднималось по двое мужчин, брали от стены оружие и уходили, а им на смену через несколько минут появлялись другие, и женщины быстро, но не суетливо ставили перед ними тарелки и сковороды.
Эта веранда жила каким-то своим замкнутым жизненным циклом с ритмичностью часового механизма. Лишь один человек оставался недвижим — вожак, который следил со своего места за происходящим с отцовским благодушием на лице, какое бывает у главы большого семейства во время доброй попойки. Сам он пил мало, почти не ел и редко вступал в разговор, но, как показалось Теплову, прислушивался и слышал всех. Иногда вожак произносил очередной тост, что также принадлежало общему ритму с равными периодами одних и тех же действий. После очередного тоста Теплов услышал обращенный к нему шепот:
— Не могу больше.
Это был Андрюша. Он держал в руках полный стаканчик и глядел на него с отвращением.
— Я ведь непьющий, — сказал он, точно оправдываясь, — по праздникам люблю рюмочку сухого вина, не больше. А здесь они меня поят уже целую неделю. Я водку на дух не переношу, но приходится пить. Сил моих больше нет.
Теплов сказал ему, показывая на свой почти полный стаканчик:
— А вы делайте как я — губы обмакиваю и ставлю на место.
Андрюша вздохнул:
— Как я только не пробовал. Все равно к утру накачают этой гадостью до потери чувств.