Осада
Шрифт:
Он вдруг встрепенулся:
— Простите, я до сих пор не представился. Андрей…
В это время соседи через стол громко рассмеялись, и Теплов не расслышал ни фамилии своего нового знакомого, ни названия газеты, которую тот представлял. Но переспрашивать не стал: закрепившаяся при первой встрече неприязнь к этому человеку еще не до конца исчезла. Кроме того, упоминание безвестной газеты не произвело на него впечатления. С тех пор как Теплов получил удостоверение спецкорра пресс-службы Белого Дома, он стал поглядывать на непарламентских коллег с некоторым снобизмом.
—
И получил ожидаемую реакцию: у Андрюши в лице появилось нечто вроде почтения.
— Это фирма серьезная, — уважительно произнес он.
Теплову захотелось сделать ему в ответ что-нибудь приятное. Ничего другого не придумав, он с заинтересованностью в голосе спросил:
— А по какому это вы району ездили с местными башибузуками?
Андрюша охотно ответил:
— По селам.
Теплов как раз в этот момент отправлял себе в рот кусок шашлыка. Отправить-то отправил, но жевать уже не смог.
— Как по селам? — спросил Теплов с надеждой, что ослышался: укол профессиональной ревности был слишком силен. — Город ведь в блокаде. Вас что, на бэтэре провозили?
— Нет, что вы, — все так же просто ответил Андрюша, — на «жигулях». Рискованно, правда, меня предупредили, что можно попасться. Но, как видите, Бог миловал. В нашей профессии без риска материала не соберешь, к сожалению. Вы-то знаете это получше других.
Теплов испытал жгучий стыд. Уже не поддельно, а по-настоящему заинтересованно столичный журналист спросил своего провинциального коллегу:
— Расскажите, что там в селах.
Вдруг до него дошла двусмысленность ситуации. Он поспешил объяснить:
— Я, понимаете ли, здесь несколько по другому поводу — письмо проверяю. Мне материал не нужен. О селах я просто так спросил, для себя.
Но Андрюше этого не требовалось. Он сделал круглые глаза и совершенно по-женски замахал на Теплова розовыми ладошками.
— Да что вы, что вы, конечно, это понятно и так. Извольте, я все вам подробно расскажу. Ну вот хотя бы про сегодняшнее село. Мы там двое суток пробыли. Днем приехали из другого села с человеком, у которого в этом живут родственники. Днем, как ни странно, ездить менее опасно, чем ночью. Село наполовину состоит из осетин, а наполовину из грузин. Живут они вместе с незапамятных времен, всегда были очень дружны. Вообще никакой демаркации между этими народами не существовало. Теперь все изменилось. Но днем они сохраняют видимость прежних отношений и, будто ничего не произошло, работают вместе, здороваются при встрече, все вроде как всегда. Но только стемнеет, как во всех домах наглухо закрываются ставни, двери заваливают настоящей баррикадой, и хозяева ложатся спать с оружием. Ночью в доме остаются женщины, дети и старики. Мужчины и парни охраняют двор. Всю ночь по селу раздается стрельба. Утром снова все спокойно.
— Почему так? — удивленно спросил Теплов.
— А кровной мести боятся, — охотно пояснил Андрюша.
Он собрался было продолжить, но тут Сергуненко тронул Теплова за плечо.
— Пора нам, — сказал
— Задержимся еще немного, а? — попросил его Теплов.
— Нет, пойдем! — с хмельным упрямством повторил Сергуненко. — У нас дела в городе. И что такое «задержимся»? Мы на службе!
Наконец у него получилось переступить второй ногой через скамью, и, держась левой рукой за стену, а правой опираясь на плечи сидящих, Сергуненко двинулся к выходу. Автомат он еще загодя предусмотрительно закинул за спину, а гранату держал в руке, ею на людей и опирался.
— Должен идти, — не скрывая вздоха сожаления, сказал Теплов. Он горячо попрощался с Андрюшей, поднялся со своего места и только тогда догадался предложить:
— Давайте днем встретимся и спокойно поговорим. Вы где остановились?
Андрюша сказал:
— Еще не знаю. Думаю, хозяева где-нибудь разместят.
— Тогда приходите ко мне в гостиницу. Номера я не помню, но просто найти — третий этаж, сразу напротив лестницы.
Андрюша откликнулся с готовностью:
— Непременно приду. Часам к пяти вас устроит? Боюсь, что раньше мне будет не очухаться после этого обеда.
Андрюша схватил протянутую Тепловым руку и пожал ее с большим чувством.
На улице Сергуненко пришел в себя и если и не протрезвел, то во всяком случае мог идти самостоятельно, во что поначалу не верилось.
— Эй, военный! — крикнул капитан своему водителю через стекло в самое ухо. — Кому спим? — И, усаживаясь на свое место, продолжил: — Сколько раз тебе, идиоту, повторять: не спи в машине на выезде. Ляг под куст в сторонке и спи там.
Сержант в это время тщетно пытался завести мотор. Тот глухо, тяжело ворчал, все тяжелее и глуше, пока и вовсе не умолк.
— Да, под куст, — сказал водитель, вытаскивая из-под сиденья заводную ручку, — здесь, может, и обойдется, а там уж точно околеешь.
В этот раз они поехали не на очередной пост, а в глубь городских кварталов: взамен глухих заборов появились скверы с детскими площадками и крупноблочные дома. Возле одной девятиэтажки Сергуненко велел остановиться.
— Гляди, — сказал он Теплову, показывая на освещенную фарами стену дома; в одной из панелей четвертого этажа чернела круглая дыра.
— След от «Алазани», — объяснил Сергуненко, — здесь таких много.
Капитан взял с заднего сиденья солдатский вещмешок и направился к «раненому» дому. Теплов следовал за ним.
Они долго поднимались по темной лестнице, пока Сергуненко не остановился и не принялся выстукивать по двери чьей-то квартиры барабанную дробь. Но долго музицировать ему не пришлось, потому что дверь почти сразу отворилась. Сергуненко испуганно сказал:
— Нина Александровна, почему не спросили, кто?
В открывшемся проеме двери тускло светился привернутый фитилек «летучей мыши», которую держала над головой пожилая женщина в офицерском бушлате.
— Я видела, как ты подъехал, — сказала она, — проходи скорей, не студи квартиру.