Осажденный Севастополь
Шрифт:
Сердитый офицер, требовавший лошадей, не удовольствовался, однако, появлением девицы и продолжал шуметь и буянить до тех пор, пока спавший на диване под буркою офицер не проснулся от этого крика и шума.
Проснувшийся офицер приподнялся и в свою очередь прикрикнул на буянившего поручика:
– Что это за безобразие! Я две ночи не спал, а вы здесь шумите так, что спать никому не даете...
Сердитый поручик хотел было затеять ссору, но, увидев, что спавший офицер старше его чином, прикусил язык и, подойдя к окну, стал смотреть, не подъехала ли телега, в которой плелся сзади его денщик с вещами.
"Все равно
Смазливая девица подсела к юному Глебову, который стал угощать ее где-то купленной им жареной куропаткой. Девица сказала Глебову, что любит таких молоденьких, как он, и удивляется, как родители отпустили его на войну. Глебов обиделся, что его считают слишком юным, и, чтобы доказать противное, стал отпускать девице юнкерские любезности, принятые ею весьма благосклонно. Выпив с Глебовым по рюмке водки (предварительно она, конечно, жеманилась и уверяла, что не пьет), девица совсем повеселела и стала толкать юного офицера под столом ногою. Он шепнул девице что-то на ухо, от чего она слегка покраснела и кивнула головою утвердительно.
Лошадей дождались лишь к следующему утру. Оставалось еще два -перегона до Симферополя. Глебов на этот раз ехал лишь вдвоем с сердитым поручиком, так как третий попутчик остался дожидать своего товарища.
Проехав несколько верст, Глебов и его попутчик услышали в отдалении какие-то глухие звуки, становившиеся все более явственными.
– Что это?
– спросил Глебов ямщика.
– Где, барин?
– Да вот, слышно, что-то бухает.
– Эх, барин, нешто не знаешь? Стреляют в Севастополе, тут и слышно.
– А сколько туда верст будет?
– Да верстов сто, почитай, будет... У Глебова невольно забилось сердце при мысли, что он теперь некоторым образом является участником драмы, разыгрывающейся в Севастополе, хотя и отстоит от города за целую сотню верст...
Приехали наконец в Симферополь поздно ночью и остановились у гостиницы "Золотой якорь", которая молодому Глебову показалась хуже иных петербургских трактиров. О красотах местоположения Симферополя он и не думал: не до того было, так устал и продрог он после путешествия по болотистой равнине, сменившейся теперь гористой местностью.
В гостинице некоторые окна были освещены, но ворота были уже заперты, и со двора слышался лай собак. Стали стучать и насилу достучались. Войдя в первую комнату, увидели бильярд, на котором спал какой-то гусарский офицер. Вышел сонный содержатель гостиницы и сказал, что теперь, кроме ветчины, нет ничего, а завтра можно получить обед, какого и в Петербурге не получишь. Глебов посмотрел на карту и, увидя в числе поименованных блюд "португальские щи" и "борщ по-гречески", должен был согласиться с хозяином, а пока удовольствовался ветчиной. Хлеба также не оказалось, и, по счастью, выручил бывший тут казак, предложивший их благородиям черного хлеба и соли. Цены в "Золотом якоре" оказались непомерными: за грязный номер, в котором стены были покрыты кровавыми пятнами, свидетельствовавшими о борьбе прежних обитателей с клопами, с Глебова и поручика, который из сердитого стал от утомления сонным и угрюмым, спросили такую цену, что юный офицер с ужасом понял, что необходимо разменять последний золотой: предпоследний он с чисто юнкерской щедростью подарил станционной Дульсинее в виде благодарности за
Несмотря на все неудобства своего помещения, Глебов спал всю ночь как убитый. Проснувшись рано утром, он снова явственно услышал отдаленное буханье пушек. Выйдя в коридор, чтобы потребовать умыться и чтобы узнать, приехал ли денщик с багажом, Глебов почти столкнулся с выходившим из своего номера артиллерийским офицером и хотел уже сказать "виноват-с", как вдруг артиллерист сжал его в своих объятиях, закричав:
– Коля! Наконец-то! Да ты уже произведен! Молодец!
– Алеша, неужели это ты?
– вскрикнул в свою очередь младший Глебов, узнав брата.
– Как же ты не в Севастополе? Неужели ты был ранен?
– тревожно спрашивал он старшего брата.
– Нет, Бог миловал... Я сюда по поручению начальства. Деньги надо получать. Хочешь, сегодня вечером поедем вместе? Тебе, конечно, хочется поскорее в Севастополь, ну да успеешь.
– Да если бы не ты, я бы сейчас поехал. Впрочем, не думай, что мне неприятно ехать с тобою, - поспешил прибавить младший Глебов.
– Я, напротив, так рад тебя видеть! Господи, сколько времени! Я бы сразу не узнал тебя. А ведь правда и.я изменился?
– Ты вырос, возмужал, окреп. Ты теперь имеешь вид настоящего воина, сказал, улыбнувшись, брат.
– Жаль, что пехтура, тебе бы быть кавалеристом. Ну, зайдем ко мне в номер, напьемся чаю.
Они сели пить чай.
– Ну, что у вас там, в Петербурге?
– спросил старший Глебов.
– Ведь я давно не был там...
– Что может быть там особенного? Вот лучше рассказывай скорее, что у вас делается. В газетах пишут о вас много, но все не то, что от тебя самого услышать... Воображаю, сколько ты видел, сколько пережил за это время! Как я завидую тебе, Алеша! Скажи, разве правда, что под Ал мой мы действительно не могли удержаться? У нас одни винят Меншикова, другие говорят, что наши войска были неопытны, третьи сваливают все на дурное вооружение... Да рассказывай же, Алеша! Я все один говорю, а ты точно воды в рот набрал.
– Да что говорить об отдаленном прошлом, - сказал старший Глебов, которому казалось, что со времени Алминского боя прошло уже Бог знает сколько времени.
– Ведь ты, должно быть, слышал, если не в Петербурге, то по пути, что нас недавно вторично поколотили...
– Как!
– вскричал младший брат.
– Быть не может! Ничего не знаю! Я трое суток тащился по грязи от этого проклятого Перекопа! Когда я выезжал из Петербурга, у нас, наоборот, все ликовали по случаю неудачи неприятельской бомбардировки и особенно после известия о блистательной победе Липранди{114}.
– Ну уж и блистательной, - сказал старший Глебов.
– Липранди молодец, не спорю, славное было кавалерийское дело: мы почти вконец уничтожили английскую кавалерию, и оказалось, что наши кавалеристы вовсе уж не так плохи, как можно было думать после Алмы. Но беда в том, что наши великие полководцы (Глебов понизил тон и оглянулся, не слушает ли кто из посторонних), наши великие полководцы, начиная с самого светлейшего и кончая выжившим из ума Петром Дмитриевичем, не сумели воспользоваться первой удачей... Вот хоть бы в последнем деле: сначала нам так повезло, что английские пароходы уже стали разводить пары, думая, что придется везти войско восвояси. И что же? В конце концов дали неприятелю оправиться, и мы потерпели решительное поражение, да еще какое!