Осажденный Севастополь
Шрифт:
– Объясните, пожалуйста, что это такое значит?
– спросил Глебов, показывая ордер.
Секретарь покраснел как рак и, почти выхватив ордер, сказал:
– Сделайте одолжение, не трогайте бумаг. Вам сказано, завтра получите все деньги сполна, чего же больше? А ты, болван, чего глазеешь по сторонам!
– прикрикнул он на писаря.
– У тебя все бумаги растащат, тебе все равно, скотина!
Писарь, у которого горло было повязано засаленным платком, охриплым голосом проговорил что-то в свое извинение.
– Так попрошу вас завтра, -
– Что вы?.. Мне ехать пора. Какой тут обед!
– Да, может быть, тогда сообща обсудим, как вам удобнее получить деньги.
– Я желаю их получить сейчас же, без всяких обедов.
– Экий вы несговорчивый какой!.. Ну да послушайте, перестаньте упрямиться! "Ведь экая шельма, - думал секретарь.
– Вероятно, себе хочет два процентика, ну, так бы и сказал сразу!" Вот что!
– вдруг воскликнул секретарь, приложив палец ко лбу и как бы озаренный наитием свыше. Блестящая, скажу я вам, мысль! Пойдемте со мной к казначею, я вам, так и быть, постараюсь все уладить!
И он подхватил несколько опешившего Глебова за талию и повел его с собою в казначейскую комнату.
Казначей, пожилой уже человек, с вооруженным очками ястребиным носом и выдающимся острым подбородком, гладко выбритым, как и его верхняя губа, сидел, погрузившись в чтение газеты. Сторожа лениво ходили взад и вперед, ожидая приказаний. В комнате стоял еще усатый штабс-капитан в серой солдатской шинели с сумкой через плечо. Писарь щелкал счетами.
– Сейчас, господа, - сказал казначей, положив газету.
– Тобольскому пехотному, кто приемщик?
– Я-с, - отозвался штабс-капитан.
– Сейчас денежки вам полностью выдам, только вы нас совсем обанкрутите... Эдакая махина деньжищ...
Глебов удивился, как все это просто и как легко совершается казавшееся ему недоступным.
– Подай-ка сюда счеты!
– крикнул казначей писарю.
– Я сейчас проложу. Тэ-экс. Вам по трем статьям. (Он стал считать на счетах.) Так, кажется? Всего 21 327 рублей 15 1/4 копейки. Кажется, верно. Проверьте.
Казначей вынул из ящика несколько пачек ассигнаций и, смочив слюною пальцы, стал считать, изумляя Глебова своим проворством, пересчитывал по два раза, записывал на бумажке, клал на счеты, прикладывал к пачкам, перекладывал их с места на место и, кончив, сказал штабс-капитану:
– Получайте!
Штабс-капитан сел, засучил рукава, обнаружив мохнатые руки, и стал считать.
– Верно?
– спросил наконец казначей.
– Так, - проговорил штабс-капитан.
– Позвольте расписаться...
Пока штабс-капитан считал, Глебов заметил, что секретарь что-то шепчет на ухо казначею, и понял, что речь идет о нем.
– Ну, теперь, артиллерия, подъезжайте, - пошутил казначей.
"Господи, как все это легко и просто!" - подумал Глебов, едва веря своим ушам.
Казначей снова вынул несколько пачек ассигнаций.
–
– Так рублей на триста.
– Нет, нет и не будет. Какое тут серебро! Теперь во всем казначействе и на пять рублей серебра не найдется. Извольте пересчитать.
Глебов стал считать и вскоре убедился, что не хватает около тысячи шестисот рублей. Только теперь он понял, в чем дело. Ясно, что с него вычли обычный процент.
– Позвольте, здесь неверно, - сказал Глебов, посматривая на еще не удалившегося штабс-капитана.
– Как неверно?
– запальчиво спросил казначей.
– Вы, вероятно, сами считать не умеете. Пусть со всего света счетчики считают - ошибки нет-с.
– В таком случае извольте вторично пересчитать при мне.
– Послушайте, - сказал казначей, перегибаясь через стол и говоря вполголоса.
– Деньги верны. Ну что вы шумите? Шесть процентов - это уж обычное дело!
– Извольте, - громко сказал Глебов, заметив, что штабс-капитан замыкает сумку и собирается уходить, - я готов вам дать шесть процентов, но пожалуйте мне расписку в том, что вы их с меня удержали.
– Да что вы, в самом деле, за детей, что ли, нас принимаете?
– сказал казначей.
– Какая тут расписка! Дай-ка вам расписку, вы сейчас начнете кричать: грабеж, взятки! А не верите мне, спросите господина штабс-капитана: я еще мало с вас требую, другие больше дают.
– Да уж без этого нельзя, - флегматически заметил штабс-капитан и ушел, прежде чем Глебов успел ответить что-нибудь. Видя себя наедине с казначеем, секретарем и сторожами, Глебов донял, что дело дрянь, но еще старался показать вид, что не сдается.
– В таком случае я денег вовсе не беру, - сказал он.
– Как вам угодно, - сказал казначей.
– Михеев!
– крикнул он писарю. Выдача кончена, печатай ящик!
"Восемьсот рублей еще куда ни шло, - мелькнуло в уме у Глебова, - в крайнем случае папаша из своих денег мне вышлет".
– Как же я могу без расписки?
– сказал он.
– Ну а что как батарейный командир не поверит, что вы удержали, и подумает, что я взял себе?
– Как не поверит? Он обязан вам верить. Вы офицер... А не поверит сам, другого спросит, все ему то же скажут. Ну вот что - это мое последнее слово, господин поручик. Чтобы не ссориться с вами, я удерживаю ровно тысячу сумма кругленькая, а вот вам еще шестьсот, извольте считать.
Глебов махнул рукой.
– Ну ладно, - сказал он, - давайте распишусь.
– Пересчитав деньги и спрятав их в сумку, Глебов поспешил уйти, не подав руки секретарю, который так и остался с протянутой рукою.
– Ведь эдакая шельма!
– сказал секретарь, когда убедился в том, что Глебов не услышит.
– Верно, ему на девочек понадобилось шестьсот рублей, и ведь ловко стибрил! А я бы на вашем месте, Иван Трофимыч, ни за что ему не дал. Зачем баловать? Еще перед другими хвалиться станет, а нам убыток!