Осажденный Севастополь
Шрифт:
"Для чего б это?" - подумала она.
Приехав в город, Леля сначала решила заехать к Минденам, но передумала и поспешила на площадку библиотеки. Здесь она увидела знакомого флотского офицера - благодаря Лихачеву Леля завела много новых знакомств, - который сообщил ей, что телеграф с Лукулла дал сигнал: "На Алме происходит сражение".
Сердце забилось у Лели учащенно, и ей казалось, что она слышит его биение.
По привычке Леля смотрела вдаль, на море, которое на этом расстоянии казалось темно-лазурного цвета. Но на море ничего не было видно, кроме кораблей. Отдаленная пальба
XXIX
Генеральша Минден все еще была в глубоком трауре и при всяком удобном случае вспоминала о "дорогом покойнике", но на самом деле давно уже утешилась и думала лишь о том, как бы получше пристроить младших дочерей. Особенно торопиться не следовало, так как "негласная", а в сущности гласная, пенсия, назначенная генеральше, вполне обеспечивала ее и дочерей. Но все же не мешало подумать об их судьбе.
Многие уже выехали из Севастополя, но генеральша была не трусливого десятка и, надеясь, что по случаю военного времени в Севастополь соберется много военных, в том числе и блестящих петербургских гвардейцев, медлила отъездом. Одно ее беспокоило - это слухи о том, что вскоре во всех частных квартирах будет размещено множество военных. Хорошо, если попадется интересный офицер, а то вдруг навяжут ей какого-нибудь бурбона, не выпускающего изо рта трубки с Жуковым табаком и пьющего водку графинами. Луиза Карловна была аккуратна до щепетильности и боялась, что в ее доме все перевернут вверх дном, перепортят ей мебель, прожгут папиросами ковры и, чего Боже сохрани, сделают что-нибудь дурное ее любимой собачке Бибишке.
Одна из дочерей ее, Лиза, порядочная трусиха, уговаривала мать поскорее уехать. Саша, наоборот, желала остаться и по целым дням сидела за щипанием корпии: она уже нащипала два больших ящичка.
– Удивляюсь, душка, твоему терпению, - говорила ей Лиза, - я бы не была в состоянии.
– А ведь ты можешь часами играть гаммы и повторять один и тот же пассаж! .Вот у меня на это не хватило бы терпения.
– Что это так давно не был у нас господин Лихачев?
– спросила Лиза. Неужели уже не пускают на берег? Признаюсь, Саша, что мне уже скучно за ним. А тебе как? Ты, кажется, об нем совсем забыла.
Саша покраснела.
– Я тебя просила, не злоупотребляй моим доверием к тебе. Я тебе вручила свою тайну не затем, чтобы ты надо мною смеялась.
– Саша, душечка, не сердись, разве я смеюсь над тобою? Я, напротив, тебе вполне сочувствую. Сознайся, ведь ты грустишь по нем?
– Не грущу, а так, иногда мне кажется, что он совсем мальчик... Он так молод сердцем, я столько уже пережила со дня смерти папа.
– Тише, maman идет.
Вошла Луиза Карловна.
– Лиза, Саша, из вас никто не слышал выстрелов? Дарья божится, что где-то стреляют.
– Дарья всегда пугает всех, - сказала Лиза, уже немного струсившая при этом известии.
– Может быть, где-нибудь и стреляют... Нет, в самом деле, maman, слышите, где-то стреляют! И как часто... Саша, идем в сад, там слышнее... Боже, как страшно.
– Господи, как тебе не стыдно быть такой трусихой, - сказала храбрая генеральша которая всегда говорила по-русски, но не могла обойтись без некоторых немецких выражений.
–
– Неужели вы не боитесь, татап?
– Я ничего в мире не боюсь... Лучше поговорим о деле. Я намерена сегодня ехать к адмиральше Станюкович, к мадам Кумани, к мадемуазель Анджелике и другим дамам здешнего бомонда. Надо затеять что-нибудь в пользу несчастных раненых.
– Каких раненых, мама?!
– испуганно спросила Лиза.
– Какая ты глупая! Ведь все говорят, что на днях будет сражение, конечно, будут и раненые. Когда вы бегали с Сашей за покупками, здесь был Григорий Бутаков{75} и успел передать мне, что морские казармы уже превращены в настоящий госпиталь в ожидании раненых.
– Боже, неужели одного госпиталя не хватит?
– спросила Лиза.
– Какой ужас! Саша, вот и твоя корпия пойдет в дело! Дай, и я буду щипать, может быть, принесу хоть какую-нибудь пользу, хотя это страшно скучная работа! А вот перевязывать раны, этого, maman, я бы никогда не решилась. Я не могу видеть самого пустого ожога или нарыва...
– Какие нежности, как мы воспитаны!
– сказала Луиза Карловна. Стыдись, Лиза! Вот я вчера нарочно ходила в госпиталь смотреть на операцию...
– Ах, maman, не рассказывайте... У меня сейчас начинают ноги болеть, когда я слышу о ранах, - сказала Лиза.
– А я в этом случае похожа на маму, - сказала Саша, - я ничего не боюсь.
– Не говори, душка, не испытавши... Ах, Боже, опять стреляют! Даже окна задрожали! Maman, право, я боюсь.
– Перестань нервничать!
– прикрикнула мать.
– Я готова. Иду прежде всего к мадам Кумани, потом к мадемуазель Анджелике...
– Ах, эта противная старая дева!
– сказала Лиза.
– Она мне напоминает наших институтских классных дам.
– Лиза, да перестанешь ли ты говорить глупости, - с досадой сказала Луиза Карловна, - ты знаешь, что и твоя мать служила в институте. Мне неприятны такие отзывы. Вот лучше позаботься об обеде, распорядись сама до моего возвращения.
Луиза Карловна надела чепец, взяла зонтик и мешочек с работой (без работы она никуда не ходила) и вышла из дому. Сестры, вместо того чтобы толковать с Дарьей об обеде, ушли, обнявшись, в сад. Грозные звуки отдаленных выстрелов все усиливались.
Леля недолго стояла на площадке библиотеки. Время тянулось бесконечно долго для нее. Она сошла в сад, потом поехала к Минденам, где застала только девиц. Лиза Минден по-прежнему трусила и уже несколько раз плакала со страху. .Саша думала о том, сколько будет несчастных семейств после сражения, как кстати пригодится заготовленная ею корпия.
Леле хотелось узнать, не слышали ли сестры что-нибудь о графе Татищеве, но язык у нее не поворачивался. Ей было стыдно даже заикнуться о графе, которого она на днях сама бранила, сказав в разговоре с Минден, что ненавидит графа и считает его пустым фатом. Лиза не соглашалась с этим, утверждая, наоборот, что граф вполне светский кавалер и очень любезен.
Наконец Леля не выдержала и сказала:
– Как вы думаете, Сашенька, кому в сражении опаснее: артиллеристам или пехоте? Ваш папа был генерал, вы, вероятно, знаете.