Осажденный Севастополь

Филиппов Михаил

–  Но как же это сделать, ваше превосходительство?
– спросил Моллер. Для такой реквизиции необходимо сперва объявить город состоящим в осадном положении. Так по закону. Я вам, если хотите, укажу статью свода военных постановлений...

–  Объявляйте что, хотите, ваше превосходительство, - с нетерпением сказал Нахимов.
– Дело не в этом-с. Я знаю одно: нам нужны повозки, а там как хотите, в осадном положении или без осадного-с.

–  Надо бы собрать военный совет, - сказал Моллер.
– Я приглашу всех генералов, адмиралов и начальников дистанций оборонительной линии.

–  Как угодно-с, а на первый

случай мне нужны повозки, волы и лошади, о чем прошу объявить-с всем жителям города...

–  Но вы не откажетесь прийти на совет?

–  Приду, приду-с, - добродушно сказал Нахимов, - но чтобы мне были повозки-с!

Моллер обещал и сел сочинять приказ.

Военный совет, на котором присутствовал и Нахимов, был непродолжителен. Ждали Корнилова, но он не явился, так как был слишком занят обороной вверенной ему Северной стороны. Без Корнилова на совете хотя и было одушевление, но не было руководителя. Все говорили, что надо бороться до последней крайности, что необходимы решительные меры, но ничего серьезного никто не предлагал. Все как бы ждали, что в последнюю минуту явится настоящий распорядитель, который разместит войска и воодушевит гарнизон.

На Северной стороне между тем кипела работа. По распоряжению Корнилова подвозили с кораблей и фрегатов цистерны для воды, воду и провизию, а для перевязки раненых доставлялось с каждого судна по бочонку уксуса, смешанного с водкою: этим первобытным средством заменяли современную нам карболовую кислоту. В разных местах были учреждены перевязочные пункты. Пароходы были расположены таким образом, что в случае взятия неприятелем Северного укрепления они могли своей пальбой обеспечить отступление нашей армии. Окончив свои приготовления, Корнилов уже гораздо спокойнее прежнего ждал неприятеля.

–  Теперь у меня десять тысяч наших моряков, взятых с кораблей, говорил он Тотлебену, наскоро позавтракав и отправившись вместе с ним на наблюдательный пункт.
– Укрепления в надежном виде, не правда ли?

–  О, в самом отличном!
– весело потирая руки, говорил Тотлебен. Тотлебен всегда был весел, хотя лучше всех видел все недостатки обороны и втайне думал, что неприятель без труда может ворваться в Северное укрепление и оттуда разгромить весь Севастополь. Эта мысль не мешала Тотлебену понукать рабочих и с тем же веселым добродушием отвечать на вопросы Корнилова.

–  Если армия сделает свое, я надеюсь отдуться, - сказал Корнилов. Жаль, что нельзя понять намерений князя Меншикова. С моря мы недосягаемы, особенно с тех пор, как обратили прекрасный Севастопольский рейд в озеро.

Последние слова Корнилов произнес с легким дрожанием в голосе.

–  Что у вас вчера была за перестрелка?
– спросил Тотлебен.
– Я был на Южной стороне и не успел узнать.

–  Да это Волохова башня перестреливалась с неприятельскими десятью пароходами. Кончилось тем, что наши ядра летали далее их и они со стыдом ушли..."

Подававший сигналы мичман князь Ухтомский вдруг объявил, что из города дают сигнал поставить батарею для защиты Инкерманского моста, сломать мосты и запрудить Черную речку, а также укрепить Малахов курган и Килен-балку.

–  Что бы это значило?
– спросил Корнилов, переглянувшись с Тотлебеном.
– От кого сигнал?

–  От вице-адмирала Станюковича, по приказанию его светлости князя Меншикова.

Тотлебен

по просьбе Корнилова немедленно отправился в город, чтобы узнать подробнее, в чем дело.

Прибыв на библиотеку, где находились флаг-офицер Жандр, другие офицеры и много посторонних лиц, Тотлебен увидел великолепное, но зловещее зрелище.

Почтовая дорога, спускающаяся с Инкерманских высот к каменному Трактирному мосту на реке Черной, была запружена неприятельскими войсками. По Мекензиевой даче, как кровавые пятна, виднелись красные английские мундиры, и тысячи штыков сверкали на полуденном солнце; казалось, весь лес, покрывавший гору, движется вместе с неприятельскими войсками. Было слишком ясно, что, оставив мысль атаковать Северную сторону, неприятель намерен двинуться по направлению к Балаклаве и расположиться лагерем на Южной стороне Севастополя. Тотлебен отлично знал состояние работ на Южной оборонительной линии. Он знал, что эти работы настолько подвинулись, что сильная армия, укрываясь за этими окопами, могла бы удержать неприятеля. Без армии здесь, разумеется, ничего нельзя было сделать, но можно было убедить Корнилова перевести сюда свои войска. Сообразительный ум Тотлебена мгновенно оценил значение грубой ошибки, которая была сделана союзной армией, отказавшейся атаковать Севастополь с севера. Тотлебен поспешил к Корнилову, чтобы поделиться с ним своими впечатлениями.

Еще до прибытия Тотлебена Корнилов послал пароход "Владимир" для наблюдения за неприятелем и для обстреливанья плотины и моста через Черную речку. Корнилов уже значительно ободрился и повеселел, после же разговора с Тотлебеном стал делать приготовления к передвижению войск. Зато Нахимов, узнав о движениях неприятеля, был в самом мрачном расположении духа. Видя, что опасность перешла с Северной стороны на Южную, Павел Степанович еще более почувствовал тяжесть возложенного на него бремени и внутренне, проклинал князя Меншикова.

Надо заметить, что еще за день перед тем, когда все думали, что неприятель прямо с Бельбека пойдет на Северное укрепление, Нахимов с согласия Корнилова и других начальников велел прорубить отверстие в подводной части всех уцелевших кораблей и фрегатов и заткнуть их пробками, с тем чтобы в случае невозможности держаться потопить весь флот в течение какого-нибудь получаса. Теперь под влиянием овладевших им мрачных мыслей Нахимов придумал еще более решительные меры. Он велел привязать к кораблям смоленые кранцы и в случае крайности зажечь их, лишь бы не отдать неприятелю.

Поздно вечером возвратился Нахимов с оборонительной линии в свой дом, где жил отшельником, имея при себе лишь своего неизменного денщика. Сюда Нахимов недавно переселился со своего корабля.

Не раздеваясь, он прилег на диване, как вдруг из окна увидел полет трех ракет и затем услышал три выстрела с Николаевской батареи - сигнал общей тревоги.

Весь гарнизон Севастополя всполошился от этого сигнала, за которым последовала тишина. Все недоумевали и спрашивали друг друга: где же неприятель? Приехал и Корнилов с Северной стороны узнать, в чем дело. Вскоре все разъяснилось: оказалось, что мы приняли своих же солдат за неприятеля. Это были солдаты того самого тарутинского третьего батальона, который второпях был оставлен Кирьяковым посреди дороги. Офицеры батальона, собравшись в морском клубе, рассказали следующее: