Осень Атлантиды
Шрифт:
Ураганный ветер, срывая солому, проносился над крышей, но казалось — над самой головой Таллури. Свист стоял такой, что она не услышала, как господин Нэчи ворвался в ее хижину. Но он именно ворвался — так энергичны и порывисты были его движения. Он подхватил ее, завернутую в покрывало, на руки и прижал к себе, повторяя:
— Ты испугалась, детка, бедная. А я оказался так далеко! Не бойся, гроза уходит. Уже уходит: здесь они коротки. Всё хорошо. Я должен был предупредить тебя и научить, как спрятаться. Ну, прости, зверек, прости, — и баюкал, как ребенка. — Хотел порадовать тебя: ходил в лес
Словно послушная его словам, буря действительно стала стихать так же стремительно, как разразилась. Видимо, таковы были здешние грозы, мощные, но недолговременные. Успокоенная, Таллури высвободила из покрывала руку и взяла то, что господин Нэчи протягивал ей, — цветущий торнахо!
Багряный бутон на высоком тугом стебле распространял дивный аромат. Цветущий торнахо был прекрасен: семь нежных лепестков, чуть более темных у основания и светлеющих к острым краешкам, только-только начали раскрываться, и в темноте было видно, что изнутри они светятся. Бутон светился, будто меж лепестков был зажжен крохотный светильник!
Где-то по пути господин Нэчи прихватил кувшин с широким горлом, и они вышли подставить его под последние стекающие с крыши ручейки. Наполнив кувшин свежей водой, поставили туда сияющий торнахо. Убедившись, что Таллури успокоилась, и поправив сбитую дверь и крышу, господин Нэчи ушел, сообщив уже от двери:
— После урагана приходят холодные ветра, — он задумался на мгновение. — В этом году что-то раньше обычного. Надо собираться в обратный путь, детка.
Университет, друзья…
Все прежние заботы — учеба, работа, общение не трогали сердце, как прежде. День за днем, с утра и до вечера, Таллури «проживала» свои каникулы в заповеднике «Срединные Острова»: теплое, чуть соленое озеро, поляна бабочек, цветущий торнахо, город Звездных гостей, их величественный храм и Статуи… И что-то еще, что постоянно присутствовало в этих воспоминаниях. Что?.. Господин Джатанга-Нэчи — командующий императорским Особым корпусом, альв-полукровка, аристократ, «жрец войны». Ее невозмутимый общественный покровитель и тот, кто называет ее «детка» и «зверек»…
Куда было ей теперь деться от этих глаз цвета штормового моря, от шрамов во всю скулу, от его пальцев, прикасавшихся к ее губам? А от цветка торнахо, который Таллури привезла с собой, и теперь плыл и плыл по комнате изысканный аромат, до боли знакомый и родной.
Таллури приходила с работы или учебы и ложилась лицом к стене. Чтобы уснуть, а может — просто чтобы никто не трогал: так легче было переносить боль, заполнившую не то что душу, а всё ее существо — мысли, сердце, зрение, слух, осязание… Иногда она доставала его портрет, сделанный некогда чуткой рукой Эннеи: сумрачный взгляд, летящий излом брови, сжатые, словно от боли, губы. Всматривалась, чтобы снова и снова спросить его и себя: «Кто ты? Зачем ты пришел в мое сердце?» Но «отпусти» не говорила. Нет, не говорила.
С портретом в руке ее как-то застала Рамичи. Молчала весь вечер, но под конец не выдержала:
— Он вдовец и военный.
— Знаю. И больше того знаю.
— Он дал обет безбрачия, Таллури.
— У меня нет надежды. И это знаю.
— Таллури, есть еще одно. Даже если по какой-то невероятной
— Рамичи, о чем ты? Я не знаю никаких законов и знать не хочу. Но проблема совсем в другом.
— Да в чем же еще, о Единый?
— Я для него — ничто. Ребенок. Зверек. Пустое место.
— Сумасшедшая! Сходи к Энгиусу. Он вразумит тебя.
К Энгиусу? Конечно, к Энгиусу! Как это она ни разу не вспомнила про опекуна-наставника? А ведь он обещал ей по крайней мере, еще одну, последнюю встречу. Самое время использовать ее.
Ответ на ее телепатему-просьбу пришел странный: «Чем быстрее, тем лучше. Они уже рядом». Таллури собралась быстро. И Климий с латуфой не отказал.
— Да что с тобой такое? — спросил он, когда они оторвались от земли.
— М-м?.. — Таллури не поняла его.
— Ты не ответила мне. Я спросил насчет твоего традиционного круга над Городом. Сделаем? Время есть.
— Зачем? — рассеянно спросила она.
— Так, — заключил Климий, — что-то совсем небывалое. Ладно, не хочешь — не говори.
Она и не говорила. Промолчала всю дорогу: и когда они летели над Трассой, и когда Климий по памяти снизился в нужном месте, и когда он что-то говорил насчет того, что отпускать ее в таком состоянии опасно. Она толком не слушала его. И очень удивилась, обнаружив его в лесу у себя за спиной:
— Ты зачем идешь за мной?
Климий посмотрел на нее как на больную и терпеливо объяснил:
— Я «спросил» Энгиуса, могу ли проводить тебя до его пещеры. Он «ответил»: «Поспешите». Я и тебя спрашивал. Ты сказала: «Мне все равно».
— Не помню, — она безучастно пожала плечами. — Впрочем, как хочешь. У меня не получается дозваться Ечи, так что добираться долго и ночевать придется в лесу. В темноте по тропе наверх мне не пройти. Провожай.
Ночлег Климий устроил сам. Таллури сидела на земле, поджав и обхватив колени, и апатично смотрела, как он собирает большие ветви для шалаша. Потом смотрела, как он заготавливает сушняк для костра, с запасом. Потом — как он стелет плащи под пологом устроенного шалаша. Всё, что он делал, не казалось ей таким уж необходимым и даже немного беспокоило. Ей подумалось, что будь она сейчас одна то просто легла бы под ветвистое дерево, закутавшись в плащ, и молча, без помех, думала бы о господине Нэчи. А Климий создавал суету и отвлекал. Но он был так добр, что сердиться на него совсем не хотелось.
Он пригласил ее перебраться в шалаш, где у входа уже потрескивал небольшой костерок. Таллури переместилась на расстеленный им плащ и легла на бок, поглядывая на рыжие язычки пламени сквозь полуприкрытые веки. Впрочем, спать не хотелось вовсе. Просто надо было лежать вот так без движения, чтобы сердце не переполнялось мыслями о господине командующем, называющем ее деткой, аристократе со шрамами на скуле, альве с глазами цвета… Не двигаться, чтобы сердце могло удержаться на своем месте.
— …и, конечно, уедут. Да я уже свыкся с этой мыслью, — донеслись до нее слова Климия.