Осень без любви
Шрифт:
Старик подошел к палаткам, устало сел на траву, его обступили рыбаки.
— Етти… Пришел? — спрашивают.
— Ии… — да! — отвечает старик и улыбается, губы у него бледные и сухие: устал.
— Объясни, откуда ты взялся?! — удивляется Каант и чешет затылок.
— Оттуда, — старик показывает пальцем вверх, с неба.
Рыбаки смеются, веселый Собранияк всегда шутит. Сам старик не смеется, еще не отдышался. Не унялся гул в ногах, и из тела не улетела усталость. Морщинистое, с вдавленным носом, плоское лицо его покрыто капельками пота.
— Не
— Какомэй?! — удивляются все. — Как это они тебя взяли?
— Очень просто, говорю, на собрание нужно, а они: лезь, довезем. Хорошие ребята!
— Какое же собрание будет?
— Такое! Важное! — старик снимает малахай, гладит рукой редкие, седые, спутавшиеся влажные волосы и устало добавляет: — Завтра районный начальник приедет, все узнаете.
У засолочного цеха замолкает бульдозер. Подошло время обеда. Иван Филиппович, широко размахивая руками, идет по тропинке к палаткам.
— Что нового? — поздоровавшись со стариком, сразу спрашивает он.
— Ничего, собранияк было, — говорит дед, — завтра и здесь будет. Сам представитель из района приедет.
— Как же ты его опередил?
— Он на вездеходе поедет, а я вот на вертолете. Хорошие ребята помогли.
Иван Филиппович садится у костра и грустно говорит:
— Собрания теперь можно проводить, рыба еще не идет. — Он зевает сонно, прикрывая тяжелыми веками большие, выбеленные временем глаза, снимает резиновые сапоги, надевает чистые носки и тапочки, которые принесла ему повариха Анна.
— Ну что, будем обедать? — спрашивает Иван Филиппович у рыбаков.
— Можно! — отвечают ему вразнобой мужчины и медленно, один за другим, идут к столу, врытому в землю, на котором повариха уже успела поставить глубокие пластмассовые миски.
Гречневую кашу едят молча и нехотя. Надоела всем каша, так надоела, что не смотрели бы на нее. Но что делать, рыбы пока нет.
— О чем собрание-то было? — спрашивает мастер у старика, чтобы нарушить тягостное молчание за столом.
— Новый план приняли, — отвечает тот.
— Встречный, значит?..
— Да!
— И здесь собрание по плану будет?
— Не знаю, начальник скажет.
— Ну что? Хорошо!.. План планом, а вот как рыба? Она в планах не понимает и, бывает, не идет, хоть и план высокий.
Собранияк кивает головой, мол, все он понимает, со всем согласен. На самом деле старика мало волнует: пойдет рыба или нет. Главное он сделал, предупредил, что будет собрание, а остальное пусть сами думают, на то они начальство.
Давно еще, когда только организовался в их большом стойбище колхоз, когда сам Собранияк был молодым, быстрым и ловким, приехали издалека представители и попросили его собрать людей в центре стойбища в одной большой яранге.
— Зачем? — спросил он.
— На собрание, по важному делу.
Что такое собрание он не знал, но побежал по ярангам и стал кричать:
— Все на собранияк! На собранияк!
С
Никто не помнит настоящего имени старика. Недавно, по случаю назначения пенсии, выдавали ему новый паспорт, он попросил председателя сельсовета, старого своего приятеля Айнакваургина, написать в графе «фамилия, имя, отчество» одно слово Собранияк, что сделал тот с большим удовольствием, потому что тоже не помнил его настоящего имени.
Каант поднялся было из-за стола, уж перекинул ногу через скамеечку, но передумал, сел назад, глаза его округлились.
— А где Кемлиль?..
— Коо, — отвечают, — не знаем.
— Опять, наверное, напился? И где он водку берет? — недовольным голосом спрашивает Каант и смотрит на всех пристально — ждет ответа.
— Где? Он же с собой ее привез, — отвечает Теюлькут, спокойный пожилой рыбак с большими желтыми зубами, постоянно озабоченный, будто потерял деньги, накопленные за всю жизнь. — Он полный рюкзак привез водки, где-то спрятал. Помните, когда плыли сюда, Кемлиль не отходил от рюкзака, как ревнивый муж от неверной жены. Я сразу заметил, что здесь что-то не то.
Теюлькут посмотрел на бригадира, прищурив свои маленькие озабоченные глаза, глотнул слюну и оттолкнул тарелку с кашей.
— Найти его нужно, — сказал мастер. — Водку тоже найти нужно.
— Постойте, я, кажись, знаю, где он отраву прячет, — вмешалась в разговор повариха, собирая со стола тарелки. — Ну и едоки, так будете есть — ветром всех посдувает и жены от вас уйдут.
— Не посдувает, и жены не уйдут, рыба пойдет, отъедимся. Ты говори, где он водку прячет?
— Где? Где? Здесь, кажись, в песчаном карьере. Я смотрю, что он туда зачастил?
Два молодых длинноволосых парня решили после обеда взять лопаты, пойти на песчаный карьер и перекопать там все, но водку найти. Каант утвердительно закивал головой, поддерживая небескорыстный энтузиазм ребят, но старик Собранияк сказал, что это глупая затея. Уж кого, кого, но Кемлиля он хорошо знает, рыба пойдет, сам пить бросит. Кемлиль работящий. А если рыба не скоро пойдет, то все равно бросит, потому что рано или поздно всю водку выпьет.
— Хоть бы кого угостил, — пробурчал раздраженно Теюлькут. — В кого такой жадный? Я отца его знал, тот последним делился.
— Вот он, голубчик, легок на помине! — повариха развела руками и засмеялась громко. — Идет, голубок, пообедать. Наработался!
Из-за палаток, как из-за кулис, вышел Кемлиль, низенький, черненький, с большим продолговатым оспенным лицом, с вывернутыми синеватыми губами. Подошел молча к столу, сел, потянул к себе миску с кашей.
— Где это ты был? — спросил строго мастер. На большом выпуклом лбу его собрались морщины, глубокие и четкие, будто подрисованные.
— Здесь, — ответил спокойно рыбак. — В траве спал. Рыба все равно не идет.