Осень матриарха
Шрифт:
Молодые люди переглянулись, удивительно знакомое выражение сверкнуло через безупречные обличья. Нечто свыше простого сходства черт: такое было у неё с рутенкой, а теперь... У кого - с ними?
– Госпожа, - неторопливо сказал Рене, - прежде чем ответить, мы имеем право сначала задать вопрос?
Она кивнула. ("Да не церемоньтесь же так, чудики!")
– Вот вы произвели на свет Сидну. И... извините покорно... ушёл ваш побратим. А позже возлюбленный. И каждый раз вы упоминали, что некто убрал то, что вытекло.
– Не одну кровь, а и плаценту, - добавил зачем-то Дезире.
–
"О-о. А ведь это парочка меня удивила. Переняли мою тактику внезапности".
– Да. Но я, признаться, думала насчёт себя самой. Беспамятство, самогипноз или подобное.
– Полагаете, что вы скрытый вампир? Ну, это у вас головное, - с неким даже равнодушием ответил Рене.
– Это ведь мы были.
"Предсказуемая неожиданность. Я ведь видела Рахима в собачьем образе и то, как он подкреплял в себе человеческий".
– Тем более, что это были вы. Пелесит отделяясь от кровососа, тем самым неоспоримо свидетельствует о вампирической природе последнего, - Та-Циан словно цитировала несуществующий учебник по вампирологии.
– Мы, - терпеливо повторил Рене.
– Не "он". Нас двое. А в честь малайских слуг-паразитов поименовали нас вы сами.
– Когда один из нас рождается, он слеп и жаден, как вообще все младенцы, - добавил Дезире.
– И тянется к тому, что рядом. Но, надеюсь, не нападает на живое. Плацента - самый лучший корм, потому что содержит информацию. То же скажу и про чувствительное серое вещество.
– И мудрое сердце, - прибавил Рене.
Такая вот перекличка.
– А тогда - кто же вы?
– Та-Циан повернулась к Рене.
– Наверное, оборотни, - он слегка улыбнулся. - В той части, в какой не подобны прямоходящим. Но отчасти мы и народ сумерек. Мы никогда не задумывались над ярлыками. Правда, питаться от животных нам с Дези было отвратно: обострялось такое чувство, будто мы появились на свет их защищать.
– К тому же хомо вульгарис куда противней любого скота, - чуть жеманно пояснил Дезире. - Так что не вздыхайте о том, как нам было трудно жить и далее в том же роде.
Перекличка её позабавила, тем более что по ходу многое как бы раскрывалось само.
– Наверное, при вас обоих мне не стоит утверждать, что я человек, - сказала она.
– Хотите афоризм? - предложил Рене.
– В пару тому, что был выбит на вашей кархе-гран. "Жизнь вампира бесценна, оборотня - стоит очень много, человека - ни гроша, ибо он неизбежно и однозначно смертен".
– Сам человек сказал бы, что именно в силу хрупкости его существование стоит превыше всего на свете, - усмехнулась Та-Циан. - Скажете, не так? Выкладывайте аргументы. Кстати, сам термин "носферату", имеет в виду, что они не живут.
– Жизнь - обмен веществ, - с умным видом пояснил Рене.
– Мы обмениваемся - разве мы не растём? Не берём от пищи вид и форму и не укрепляемся в них день ото дня?
– То есть паразитируете. Пиявки на теле человечества, как говаривал Ким Ньюманыч. - Женщине стало смешно от своего остроумия, но она сдержалась.
– Не вампиры - паразиты на человеке, а человек - прихлебатель Вселенной, - с необычной для себя жёсткостью
– Если бы он не тянул одеяло на себя, вампирам было бы чем пропитаться от самой природы. Да и от самого хомо они, по-хорошему, берут не кровь и не плоть. Но вдохновение, талант, страсть - и лишь в последнюю очередь чистую информацию. Причём этих чувств от людей не убывает, если они настоящие. Да и сами люди...
– Вампир - перверт. Человек - застывшая форма перверта, - хихикнул Дезире, явно выкаблучиваясь под ницшеанца. - Красота вампира в том, что это по сути тип человека, очищенный от наслоений. Только условия ему попались немного не те, что надо.
И продолжил как бы вовсе не своим голосом:
– Быть человеком, каким он себя помыслил, - невеликая доблесть. Упорствовать в этом, настаивать, отвергая непривычные формы и модели социального поведения - идиотство и безнравственность. Все мы в юности читали впечатляющие, умные, добрые книги о том, что человек должен оставаться таким как он есть даже на пороге смерти. Не соблазняться образами зверя, вампира, дракона... Слова о том, что лишь человек - творение Божие, хорошая отмазка для того, чтобы не изменяться.
Но парадокс в том, что по-настоящему человек достоин своего имени лишь когда превосходит самого себя.
– Кавычки поставь, - заметила Та-Циан. - Хоть руками. Это ведь цитата, к тому же позапрошлогодняя. Плюс основательно переработанный Заратустра. А вот тебе относительно свежее:
– "Человек - кичливая песчинка на просторах Космоса. А мнит себя великаном. Оттого ему необходим домашний божок под стать. Фатально обособленный от природы. Такой, чтобы утверждал хомо в его напыщенном ничтожестве". Нравится?
Умная оказалась дама. Та-Циан не обещала почти-тёзке уютной старости, скорее наоборот: до конца своих дней лепить глину да месить тину, как говорят в трёх лесных деревнях. И слегка (совсем слегка, для проформы) изображать внезапно постаревшую Тати.
(- Может быть, я даже не буду проситься в ваши города, - ответила Татьяна Афанасьевна.
– Имею в виду жить. На экскурсию - это да, это можно. Подивиться дивам. Для меня главное знаете что? Умереть с достоинством. В Рутении ведь не позволят. Обставляют смерть громоздкими церемониями, словно в неё не верят. Вечная жизнь и рай под памятником из искусственного мрамора. Эвтаназию конкретно запретили - во времена моей молодости хотя бы только не разрешали. Выдумали хорошее логическое объяснение запрету: жизнь священна и нам не принадлежит. До того привлекательно - хоть прямо на месте удавись. Но привлекательное не всегда бывает правильным, верно?
– Полагаю, что так и есть. Далеко не всегда, - согласилась Та-Циан.
– Эх, тёзка. Жизнь сама по себе довольно скверная штуковина, особенно в поздней дряхлости. Ложная, грязная и преступная - ибо входить в неё мучительно и уходить не менее. А медики ко всему прочему предлагают весьма неприятные вещи, чтобы она длилась.
– Единственное, что хорошо в жизни: она кончается, - поддакнула её собеседница. - Великий Фридрих говорил, что именно поэтому можно радоваться ей с лёгкой душой - или наподобие этого.