Осень матриарха
Шрифт:
Вся эта велеречивость и вся напыщенность в якобы восточном духе значили то, что меня снова-здорово и в который по счёту раз будут учить. А уж в последнем я достигла виртуозности: имею в виду не результат, но процесс.
Усадьба в тот день и последующую ночь, кажется, еле смогла переварить нашествие. В каждой каморке, включая холодные кладовые и баню, ночевал кто-то из новоприбывших. О конюшне я уж не говорю: это известное дело. Однако уже со следующего утра госпожа Альфи начала расшвыривать гостей направо-налево, оставляя при себе тех, кто казался ей годен к дальнейшим экспериментам. Не одна же она была в Вард-ад-Дуньа мастерица каких-то там ремёсел, в самом деле. А наши спутники, едва переступив порог усадьбы, уже, видимо, не считались свитой и телохранителями:
Мир тогда хорош и желанен, когда он - передышка между двумя войнами. Поскольку почтенная Альфия вряд бы отступилась от меня по доброй воле, а сын уже давно был пристрелян, мы с Идрисом мигом смекнули, что муж с женой по исламскому обычаю живут по отдельности, на две половины. (В смысле что зря он выставил себя собственником в первый день.) Собрались с духом - и попросили под меня смежную с нашей залу: две широкие двери в противоположных стенах, два узких окна, прорезанных вертикально. В прежней каморе была одна дверь и одна зарешёченная щель под потолком - не потому, что Барс обходился без света, но из-за постоянной жары. Он был чувствителен к ней так, будто устроил своё собственное гнездо на снежной вершине. Хотя мне-то откуда знать!
Уровень комфорта в моей комнате зашкаливал. Представляете, здесь был тёплый пол, по совместительству - кондиционер. Никаких старорежимных каминов: я, кстати, была бы не против, зима в этих краях, как водится, наступала каждую ночь. Отхожее место и душ были свои, причём особо эффективной конструкции: что-то масляное, что-то пескоструйное. Воду здесь ценили. Не надо смеяться: если вся античная Греция умащалась жирными благовониями и потом счищала их скребком, то вся почти Сухая Степь очищалась под резким крупитчатым ветром.
Что бы там ни было завтра, послезавтра и в нынешний вечер - я с удовольствием обустраивалась на новом месте. К базовым трём цветам - кто навязал невидящему Идрису такую лаконичную гамму? - присовокупила арчу, эбен и сандал, более мягкие оттенки и нежные, тёплые запахи. Беспризорной, слегка потёртой мебели в доме оказалось немало. Оттого я со всей решительностью заявила, что как ни полезно для позвоночника, но сидеть в позе лотоса и спать, раскинувшись как на базарной площади, больше не хочу. Во время поисков кресла с кроватью и общую планировку заодно проверила. И характер держательницы дома: отвечала мне учтивостью на учтивость, позволяла выбрать. Что слегка настораживало.
Самым примечательным местом в особняке показалась мне кухня. Она располагалась в высоком цокольном этаже, её печи составляли единую систему с отопительными котлами и отдельным водопроводом, окна были забраны прочной решёткой, а главенствовали здесь повара-мужчины. Последнее в исламском мире далеко не редкость, однако вкупе со всем прочим оставляло впечатление укреплённой домашней твердыни. Еда была, кстати, очень вкусная: такого хумуса, бастурмы и фруктового пилава я не едала, похоже, с юности и подумала, что была бы не прочь пересидеть здесь осаду, временами стреляя по чужим ногам из допотопного самострела. Да и для мирных вылазок на природу здесь недурно: всегда отыщешь, за какими кустами побродить.
Сады в Вард-ад-Дуньа разводят роскошные, почва словно торопится выгнать из себя жизнь. Наш не был исключением: чуть сойди с тропы - трава начинает путаться под ногами, свод ветвей над головой сомкнут так тесно, что солнечный свет кажется зелёным и от любого порыва ветра мерцает, цветов не так много, но в каждом - великолепие всех ему подобных.
И вот что меня слегка удивило - кошки и собаки совершенно дворняжного склада, то есть без самомалейшего налёта какой-либо породы. Их было очень много - что называется, кругом ими устлано. Прохлаждались в тенёчке или безмятежно принимали солнечные ванны - причём безо всякой борьбы видов, вперемешку. У каждого пса была своя кошка, у кота - своя собака, чаще разнополые, но встречалась и гомогенность.
Вот с ним и было связано нечто, скажем так, непонятное.
Мне, в отличие от большинства живущих, всегда везло оказаться в нужном месте и в нужное время - или само мироздание аккуратно ко мне подстраивалось. Хотя, с другой стороны, почём знать, как бы пошли дела в иной пространственно-временной ветке?
Кстати о ветках. В одном из дальних углов сада раскинулась почти библейская, может быть, буддийская смоковница - роща тонких стволов, окружающих древесного патриарха. Плоды - жёсткие, в которых поселялись осы, и обильные, что завязывались, когда осы опыляли цвет, водились на патриархе всегда, но чтобы добраться до них, нужно было приминать широколистую юную поросль, шевелюра которой достигала почти до самой земли. Именно из всего этого и сплели своего рода шатёр, когда одной из молоденьких женщин семьи пришёл срок родить. Землю внутри устлали толстыми тростниковыми матами, накрыли тусклой тканью - и все хлопоты. Явилось несколько старших женщин (Альфия своим присутствием собрания не почтила, она, по-видимому, существовала для экстрима), привели под руки роженицу и уложили на подстилки.
Почему не под кровлей, попыталась я себе объяснить, наблюдая издали. В конце концов, земля ничем не хуже каменных плит средневекового замка, которые устилали свежей травой, а в древесных сводах всегда виделось нечто готическое. Что до стерильности - понравилось бы современной даме исторгать из себя плод в русской чёрной бане? Дым, пекло и налёт сажи, которые образуются, когда топят, положим, убивали любую заразу в корне, только вот явно этим не ограничивались.
Что ещё: молодая женщина выглядела всего лишь слегка пухловатой. До того, как начались схватки и содрогания, ничего не было заметно, если особо не вдумываться. "Я-то знал прекрасно, - заметил Идрис с известным хладнокровием. - Там, внутри, шевелилось заметно для слуха. Мальчик от Адамова семени - не чета девочке: идёт труднее, ценится меньше. И ему приходится несколько раз умирать, чтобы продлить себя".
Странное утверждение для типичного мусульманина: но кто сказал, что мы в Эро или Динане типичны?
("А как мои слушатели истолкуют слова про многократную смерть?")
Началось всё бурно, кончилось быстро и без большого шума. Женщины приняли младенца - тот в самом деле был мужского пола, - отделили от пуповины и поднесли дереву и небу, словно дар. Родильницу подняли под руки и увели, маты свернули и отодвинули. Место действия опустело - осталась лишь какая-то посуда, чаша или миска.
И вот тут-то явился Рахбим в сопровождении пары-тройки сотоварищей, сунулся мордой прямо в плошку и начал деловито хавать послед. Да, это оно и было.
Та-Циан сделала выразительную паузу и оглядела слушателей. ("Включилось ли в них особое понимание или я зря ораторствую? В том смысле, что звоню в давно открытую дверь? Вспомнят ли, как я сама...")
Продолжила:
– На следующее утро за нами пришли и повели прямиком в стеклянные башни. Этакой вереницей школяров - и неважно, что лично я угодила в одну партию с бывалыми людьми. Наверное, лишь затем, чтобы не чувствовать себя Ломоносовым на пороге Славяно-Греческой Академии или Иньиго-Игнасио Лойолой, который в тридцать три года начал изучать латынь вместе с детишками, к вящей их радости.