Осень матриарха
Шрифт:
За тайной, как принято у романтиков, следует или воспарить в облака - но там слишком холодно, - или спуститься под землю.
Источники описывают происходившее в этот день так, будто декорацией был знаменитый Шахматный Зал Тергов в Лэне. В известной мере это было правдой - но потолок копии находился почти на уровне земли, а статуи Рук Бога никогда не делали выше, чем в два человеческих роста. Вниз вела лестница - широкая, от стены до стены, с пологими ступенями и без перил. Отчего-то не было слышно обычного шума, только шелест дыхания и ткани, лёгкое поскрипывание подошв. Всех рассадили по низким сиденьям, образующим полукруг, - по сторонам каждого места были подлокотники и спинка, чудилось, будто тебя охватила чаша каменного цветка. Можно для наглядности представить
Но сразу началась музыка - тонкая вибрирующая нить повисла в воздухе, из ниш, искусно спрятанных за колоннами, выступили, неторопливо подвигаясь к центру, ожившие золотые статуэтки, будто подвешенные к нити. Танцовщицы с затейливо подвитыми волосами, в полупрозрачных, отблёскивающих стрекозиным крылом широких одеяниях - от подбородка до пят, босые ступни окрашены хной. Кружились, выгибались назад, возвращаясь, сплетались попарно и расходились вновь. Медленный, упорный ритм расцветал тихим узором мелодии. Взлетали маленькие ручки, тоже все покрытые узором, - за ними раскрывался сквозной веер платья, трепетал от мимолётных дуновений тепла и ритмичных ударов колдовской музыки, погружающей в сонное оцепенение, в кипение диких мыслей и образов, неподвластное разуму... "Муаллака, - вспомнилось ей тогда слово, - прославленные сборники стихов, знаменитая коптская церковь. Меня, всех нас тоже подвешивают, чтобы мы сделались им подобны".
В этот миг девочки разлетелись в стороны, замерли, в круг вошла новая танцорка, невесомая и призрачная, как моль. В том же ритме, чуть сонном, чуть завораживающем, она стала раскачиваться, слегка поводя плечами, будто и желая, и не желая высвободиться из пелён. Наконец, она расстегнула фибулу или порвала шнурок, одеяние скользнуло к ногам, тотчас было отброшено за пределы живого круга - и она предстала перед ними совершенно, абсолютно, полностью нагой.
...От слова "совершенство". От слова "абсолют". От слова "полнота". Та-Циан поймала себя на том, что повторяет чужие, слегка напыщенные речи одного британца, который видел подобное в Лэне четыре столетия назад.
"Это было неописуемо, как мои здешние сны. Белая прямая фигура - веретено, которое наматывает на себя низменные страсти. Ото всех нас, изо всех углов и закоулков тянулись к ней нити, скручивались в сеть, в паутину, в кокон. Жаркая тьма гнела нас, вдавливала в землю и камень, пережигала дыхание. Впереди меня произошло некое движение: моя ли возлюбленная спрятала лицо в ладони? Побратим ли, нечувствительный к картинам, но тонко ощущающий ритм, флюиды, тяжесть похоти, сплёл пальцы на колене? Танцовщица, казалось, и сама изнемогала от устрёмленных к ней токов, двигаясь всё неохотней, всё более обречённо пригибаясь к плитам пола. Но вдруг будто лопнули все скрепы, распались земные узы. Она резко и четко выпрямилась, и её сияющая плоть показалась мне стрелой на небесной тетиве, столбом света, уходящим в купол. Начался новый танец, вольный и в то же время целомудренный, танец освобождения и разрешения от тягот, танец - Франки? Побратима? Мой?"
Что же такое снилось ему в преддверии главного храма, думала позже Та-Циан, и виделось перед лицом светоносного пути, что поднимается ввысь между Тергами? Отчего этот чужак заключил после тройной союз, в который вошли оба его любимых, и навсегда остался в Эдине?
Внезапно кружение застыло; девушки струйками искристого дыма протекли назад за кулисы; над главной танцовщицей воспарило облако кисеи, в которое она закуталась с головы до пят.
Иное облако сошло с глаз Таригат: она вздрогнула, просыпаясь, и вздёрнула голову.
Никого не осталось вокруг неё. Зато впереди на таких же, как у неё, сиденьях расположились трое. Нет, если считать по головам, - четверо. Идрис
Как будто бы от природы она была белокурой.
Майя-Рена.
Нет, не может быть - это лицо по меньшей мере сорокалетней, черты лица сухи, скулы остры, а краска, скорее всего, маскирует седину. Но нет - один в один, как если бы подруга выжила после испытаний... Сущие качели.
Но не просила ли Таригат о тех, кто имеет право судить?
Та, что родила Майю, имеет его безусловно. В точности как Снежный Барс. Или как старый приятель Керм, которому ведомо о ней больше прочих.
Потому что там оказался именно Керм. И не было времени размыслить.
("Исходя из наличных обстоятельств. Прелюдия должна была парализовать мой "логос", моё логическое мышление, словом - то, на чём я обычно строила свою боевую защиту. Или полагала, что строю. В подобные моменты мозг таких, как я, будто играет на нескольких шахматных досках против вдвое большего числа противников, причём лица скрыты масками, а часы сломаны. Но зачастую на таком турнире у тебя вообще нет сторонников - или, напротив, тебе подыгрывают все, - и пускать в ход разум, чтобы найти единственно верное решение, нет ни пользы, ни времени. Так мыслят мужчины - идя по нитям причин и следствий, со скоростью молнии наблюдая, в каких точках они переплетаются. И не умея принять весь запутанный узел в себя и сразу же познать, как это сделала бы женщина и жрица богов".)
Хотели те, кто заказывал музыку и танец, ослабить Таригат или поднять со дна её души главный женский козырь, которым она могла побить всё и вся, - неизвестно. Возможно и то, и другое, и оба сразу, и нечто третье. В конце-то концов, здесь ведь Динан - ну, почти Динан, - где до крайности любят парадоксы...
Вопреки логике наилучшего хода, начать дуэль первой. Пустить стрелу с упреждением.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, - начала Таригат. - Это ведь мою подругу опекал Керм, я шла в прикупе и, по счастью, изрядно его увлекла. Ты не носил перстня Оддисены, побратим, как бы говоря: "В чинах мы небольших". Так думали все мои братья-зеркальщики. Но и очищая совесть: не хотел числиться двойным агентом, хотя бы в своих собственных глазах. Ибо никто не может служить двум господам с одинаковым усердием, а ты попробовал. Твою питомицу смотрели на роль преемницы матери, сие испытание сурово и чревато риском - всё равно как спартанскому мальчику прятать лисицу за пазухой. Меня также пробовали на соответствие некоей смутной роли: причём вовсе не вы с кахиной... Ани-Реньей, думаю. Да, вот точное имя. Святой Анной при Марии-Майе. Уточню: лишь в самом начале не вы. Когда Керм оценил перспективы. Когда Ной до конца понял, какого подарка его лишили в аффекте тройного братания. Когда Дженгиль, оттеснив его, захотел стать отцом - что означало безусловную готовность к гибели и переплавке. Раз не уцелел мой собственный отец, обратившись в живое фосфорное пламя... Тогда эти трое вольно или невольно потянули за собой махину.
Теперь вместо Джена - его младший брат, но без собаки, которая заменяет ему глаза и высокий сан, он не слишком дееспособен. Собака тоже: это своего рода искупление. Рахим-кахан, грешно ведь поименовать животное в точности так же, как человека, который реинкарнировал? Тем более когда великий муж был кем-то наподобие старшего легена в эроском... Хрустальном Джурте.
Джурт в этом контексте мог означать многое: семейный шатёр, божественное небо, всю в совокупности земную родину.
– Держатель Палаты Истин, - без видимого удивления пояснила женщина, мимоходом сжав псу шкуру на холке.
– Той, что подтверждает законы, разработанные Палатой Кочевий. Вот кем был Рахим ибн Давуд. А вот меня в самом деле так назвали - Ани-Рена. Ренья - более редкий вариант. Майя говорила тебе?