Осень
Шрифт:
«Если окажется, что исполнитель неожиданно улетел на курорт, я не удивлюсь».
— Майор Кацураги.
— Здравия желаю, майор, — сказала трубка голосом Кадзи.
— Слушаю, инспектор, — ответила Мисато, не испытывая ни малейшего желания ни слушать, ни, тем более, разговаривать с Редзи.
— Майор, мне понадобились некоторые подробности ваших показаний. За вами заедут через час.
Кацураги послушала гудки и положила трубку на рычаг. Мелькнула мысль о том, что Сорью раскололи, и девушка дала какие-нибудь показания против своего командира. Или
Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме показалось лицо Маэды — старшего лейтенанта военной контрразведки.
— Разрешите, майор?
Подвинув свое кресло ближе к столу, Мисато снова зажгла лампу: за окном по-прежнему был сырой темный день, и решительно нужно было сосредоточиться на работе. Мысли об Аске — да и сама рыжая девушка — оказались частью прошлого, а Нагиса оставался неприятной странной перспективой. Женщине стало не по себе от собственных мыслей, и она твердо пообещала себе подать еще одно прошение на свидание с Сорью.
«И все. Хватит сантиментов, Мисато».
— Садитесь, старлей. Я по поводу Нагисы.
Маэда улыбнулся уголком рта и кивнул:
— Я так и понял, майор. И даже догадываюсь, что вы думаете.
Мисато контрразведчиков не слишком жаловала, но относилась к ним со сдержанным уважением: дураков туда не брали. «Вот гаденьких в смысле методов — как тот же Маэда — берут. А дураков нет, и старлей в жизни не взял бы денег — очень уж у него непыльная и денежная работа».
— И что скажете, проницательный господин старший лейтенант?
— Скажу, что и сам бы не поверил. Засранец стал образцовым курсантом не только на бумаге. Сержанты его чуть ли не боготворили.
Кацураги приподняла бровь:
— Все-таки деньги?
Маэда так мотнул коротко стриженой головой, что чуть не треснул воротничок:
— Все по-честному, майор. Я дважды проверил, и готов подписаться там еще раз.
— Хорошо. Можете идти.
Он поднял с колен фуражку и встал.
— Майор, вы читали мой votum separatum[1]?
Кацураги недоуменно подняла глаза, и старлей кивнул:
— Так я и думал, в академии изъяли все-таки. Я счел нужным сообщить, что муштра только усилила в Нагисе его главные качества, и чтобы «Мардук» не вздумал выдавать ему летный сертификат.
«Эти не вздумают, как же. Единственная армейская структура с опекунским советом частных инвесторов», — подумала майор.
— И что же это за качества такие?
— Если вкратце, майор… То помешанный на чувстве собственного превосходства мудак.
Когда машина остановилась около одного из центральных ресторанов, Кацураги решила, что им просто надо кого-то забрать, но водитель уже открывал ей дверцу, а от дверей заведения шел Редзи Кадзи, небрежно поигрывая рукоятью открытого зонта.
— Здравствуйте, майор. Прошу.
На языке у Кацураги вертелась острота о пытке несвежими лобстерами, рядом с ней инспектор галантно предлагал
— Мисато-сан, уверяю, внутри лучше, — сказал Кадзи со скупой, но вполне отчетливой улыбкой.
— …Это ресторан, который числится особой территорией.
Кацураги вздрогнула и посмотрела на инспектора, наливающего в бокал вина.
«Пару секунд назад он отправил прочь официанта», — вспомнила женщина и заставила себя прекратить осмотр зала. Здесь были благородные оттенки мореного дерева, тяжелые портьеры — все производило впечатление неброского богатства, эдакой парадоксальной скромной роскоши.
— Мисато, вы меня слушаете?
— Так точно, инспектор.
Кадзи откинулся назад, держа свою добычу — высокий бокал с вином.
— Слушаете — хорошо. «Так точно, инспектор» — плохо. Ну да ладно. Так вот. Спецслужбы объявили его «вне интересов». Если кому-то надо пообщаться с агентом или клиентом без лишних ушей, то мы идем сюда.
— Прямо как Швейцария времен Второй мировой? — уточнила Кацураги, слегка обескураженная самой идеей.
— Точно, только еще лучше, — кивнул Кадзи. — Никто никого не слушает, никто ни за кем не присматривает. Конкуренты могут шлепнуть информатора в двух кварталах отсюда, могут изловить и допросить, но поговорить точно дадут.
«Как интересно. И от кого же мы скрываемся?»
— Занятно, — сказала она вслух. — Ресторан? За обед платит контора?
— А как же.
— Трогательная верность идеалам.
Инспектор хохотнул, продолжая играть с бокалом.
— Как я уже говорил, я люблю фронт, Мисато. И за выходки вроде ваших — в том числе. Но почему я должен полностью жертвовать другой стороной?
— Другой стороной?
— Да, Мисато. Вы-то понимаете, на чем балансирует этот мир. Вы живете в одной из чаш весов. Долг, честь, отвага, культура самураев и Спарта. Есть сюзерен — и есть враг.
«Болтун», — подумала Мисато и сама поморщилась от неубедительности этой мысли: Кадзи безо всякого перехода вдруг сделался поэтом. Майор никогда не считала себя знатоком душ, но сейчас с удивлением понимала, что хочет верить этому инспектору, потому что перед ней — настоящий Кадзи.
«Его просто никто не „слушает“», — поняла женщина.
— …А есть Афины, Мисато. Вавилон. Когда Ангелы похоронили прошлый наш мир, многие заскучали прежде всего по роскоши. По острым ощущениям без риска. Можно урезать человека в зарплате, но крайне вредно урезать его в инстинктах. Всю подлость и гадость — в пределах разумного — надо стравливать, чтобы не бродили сублимации в виде «а давайте восстанем». Так и появился наш милый Токио и иже с ним.
— Наивно, Кадзи, — сказала внимательная Кацураги. — Вы изображаете какую-то глупую модель: сильную и преданную армию использует толпа мерзавцев. Гнилая система на надежных танках, так, что ли?