Осень
Шрифт:
— Нет-нет-нет, Мисато. Танки — это тоже система.
— Да неужели? И что, вы видите будущее для такого общества? Кто при таких искушениях захочет воевать?
— Ну… Вы же захотели?
Кадзи легко улыбался. «А он ведь давно хотел об этом поговорить. Или создает иллюзию, что давно этого хотел. Ведет игру».
— Поймите, — продолжил он. — Без отвратительного гедонизма невозможно ваше спартанство. Ребенок с детства видит рекламы обеих сторон — уж об отсутствии перекосов и дисбаланса Комитет заботится. Да и подростку после триппера порой легче
Кацураги неожиданно для себя кивнула: она хорошо понимала, что такое голос крови.
— Вот видите?
— Вижу, — тяжело сказала Кацураги. Увлекшись, она только сейчас заметила, что съела полпорции жаркого. — А вы-то сами где, что так бодро все судите?
— Я? Я болтаюсь где-то возле колечка весов. Иначе, наверное, нельзя.
«Логично. Кто-то же должен понимать обе грани этого общества. Должно быть, у них там психологическая проверка какая-то». Кадзи улыбнулся, поднял бокал, и Мисато поддержала его минералкой.
— Мне лично противно, когда подростки пускают слюни на бои, — продолжил инспектор. — Ну, вы понимаете — те, где сначала дерутся, а потом сношают проигравшего. Или когда в прямом эфире человек под гипнозом рассказывает о своих комплексах…
«Я много, похоже, пропустила. И что-то мне так не жаль…»
— Судя по вашему выражению лица, вы тоже находите это отвратительным, не так ли? — сказал Кадзи. — Но проблема в том, что я терпеть не могу и армейскую собачью верность. Ваше вот это «самосохранение — инстинкт животного». Самурайству место в средневековье, а не на войне против почти неуязвимых врагов.
Кацураги раздраженно хмыкнула и осушила стакан. Ничего иного от особиста ждать не приходилось, эдакий «и вашим, и нашим». И снова, на вкус майора, вербовка была странной: так откровенно плевать в глаза человеку, от которого что-то нужно, — по меньшей мере, не умно.
— Собственно, предлагаю к делу, — сказала женщина. — Вам ведь не собеседник нужен?
Кадзи вздохнул и сел ровно, положив локти на стол. Банда на сцене настраивала инструменты к вечернему наплыву посетителей, свет плавно убирали. Инспектор потер переносицу и вытащил из внутреннего кармана конверт.
— И собеседник тоже, тем более что дело связано с самой сутью нашего печального общества.
— Неужели?
— Напрямую связано, Мисато. Вы знаете, почему погиб ваш отец?
Редзи Кадзи выходил из ресторана с легким сердцем. Еще никогда вербовка не была такой простой и приятной. Да, ему пришлось признаться, что капитан Сорью была серьезно обработана. Да, пришлось пообещать закрыть дело против нее и ограничиться только лишь отстранением от полетов. Но основная цель была достигнута: в ближайшем окружении Икари появился «крот» — мотивированный, надежный и упорный. Как бы ни была верна Мисато своему командующему, она, к счастью, оставалась прежде всего дочерью своего первого командира.
Инспектору нравилась вербовка — еще и потому, что
«— Вы ненавидите обе крайности и все равно служите этому строю?
— Разумеется, Мисато. Только глупые отщепенцы надеются на две невозможные вещи: помириться с Ангелами и счастливо зажить после развала империи зла.
— И вам совсем не хочется ничего изменить?
— Нет.
— Странно. Почему?
— Я не знаю, как будет лучше. А вы?»
Кадзи с удовольствием вспоминал свои слова. Не для анализа ситуации — просто так.
Выйдя из ресторана, инспектор стер с лица улыбку: у дверей машины маялся его водитель.
Аска закрыла глаза. Он снова пришел — прямо посреди ночи. Он просто смотрел, как она проснулась, как села, вжимаясь спиной в холодный влажный угол камеры. Нагиса улыбался невыносимо приятной улыбкой, от которой стыла кровь, и Сорью было по-настоящему страшно и противно.
— Ты ведь слабая, да?
«Нет».
— Я могу выйти отсюда. Могу сесть в твою машину. Могу занять твое место. Что можешь ты?
— Могу врезать тебе, — хрипло сказала она.
— О, а ты разговариваешь? — еще шире улыбнулся Каору. — Играем? Имей в виду, охранник не придет, он получил достаточно, чтобы заткнуть уши деньгами.
«О черт, мне холодно…»
— Суть игры: ты рассказываешь мне о своей жизни, а я тебе о своей, — продолжал ночной гость. — Факт за факт, история за историю. Мы ведь меняемся, так? Давай поменяемся и прошлым.
Аска криво улыбнулась:
— Нет.
— Какая милая солдатка, — проворковал Каору, подвигаясь к ней ближе. — Просто милашка!
Сорью замутило от пряного одеколона, она почувствовала его руку на своей щеке и собралась для удара. Девушка понимала: вряд ли ее сил хватит, чтобы хоть отбросить Каору, но Аска неожиданно почувствовала кураж.
«Охранник не придет. Значит, все зависит только от меня. Только от меня — впервые за этот кошмар».
Она уперла локоть в стену, готовясь подбить Каору под дых, и тут грохнула дверь камеры. Кацураги замерла в дверном проеме на секунду, оценивая ситуацию, а потом в два шага оказалась у кровати. Каору улетел на пол, а майор коротко лязгнула:
— Встать.
Капитан поднялся и тотчас же получил удар под ложечку. Когда он разогнулся, майор двумя пальцами взяла его за подбородок:
— Добро пожаловать на фронт, капитан. Пошел вон.
Аска оторопело смотрела, как Нагиса выпрямился, пошел к выходу, и уже у самых дверей обернулся, отдал честь и выдохнул:
— Спасибо, это было круто.
[1] Отдельное мнение (лат.)
11: Сквозь холод
— А можно еще, майор?
Мисато задержала ложку над парующей кружкой и вопросительно подняла глаза. Аска, не дожидаясь чая, сжевала оба бутерброда и теперь голодными глазами смотрела, как Кацураги насыпает сахар.