Осень

Лутс Оскар

— Нет, так не пойдет. Это выглядело бы бахвальством, мол, видали, с какими важными людьми вы имеете дело, мол, мы даже в литературу попали, и так далее. Будь здесь сам Лутс, тогда бы и впрямь можно было бы так поступить. Но сейчас… Нет, пошли отсюда, это самое правильное.

Они проходят на церковный двор и останавливаются возле грубо выделанного каменного креста в каменном же круге. И когда Тали оглядывается на школу, то видит, что на ее обращенном в сад крыльце стоит какой-то молодой человек с курчавыми волосами и рыжеватыми бакенбардами, с которым он вроде бы где-то когда-то уже встречался.

— Новый

учитель… — Арно толкает Лесту в бок.

— Похоже, что так, — соглашается Леста, тоже оглянувшись. — Наш друг Лаур уже давно из школы уволился. Бог знает, где он теперь. Надо бы разведать его местонахождение и посетить этого славного человека.

— Да, это был бы правильный шаг. Не забыть бы его сделать.

Путники со всех сторон осматривают перестроенный дом господний: паунвереская церковь — как новая! Новая, и еще красивее прежнего, но та, старая, была милее сердцу. Жаль, что нельзя зайти в церковь и обозреть ее изнутри. Но ведь и сюда тоже можно вернуться в воскресенье, тогда получится: одна дорога — два дела.

Киппелю и Паавелю от вида церкви ни жарко ни холодно, первый даже начинает проявлять беспокойство, поправляет свой заплечный мешок, скребет бороду и смотрит куда-то в сторону.

— А не пора ли нам двигаться? — обращается он к капитану. — Вы говорили, что дотуда, до Тыниссона, еще порядочное расстояние.

— Да, да, сейчас отправимся, — Паавель энергично кивает. И, обращаясь к школьным друзьям, спрашивает: — Может быть, господа и к Тыниссону пойдут вместе с нами?

Нет-нет, Леста и Тали отправляются теперь проведывать своих родителей. А с Тыниссоном повидаются и в Паунвере, у этого парня — хе-хе! — теперь, как видно, частенько возникает повод бывать в этой стороне. — Да и они тоже побудут здесь отнюдь не день или два, а гораздо дольше.

— Ну что ж, тогда с Богом! — отставной капитан жмет руку паунвересцам.

— Если мы не увидимся в Паунвере, то в Тарту — непременно.

Киппель тоже прощается, щелкнув каблуками своих шикарных бахил, и каждое его движение говорит о том, что теперь, наконец, они с Паавелем действительно отправляются в путь.

— Что ж, сегодняшним днем мы можем быть совершенно довольны, — говорит Тали Лесте, когда они выходят со двора церкви на улицу Кистера.

— И впрямь можем, — соглашается Леста. — Повидали и тех, и этих, и… Если бы только не омерзительная брань Кийра! Но забудем о нем, пусть его, как говорится. Побеседуем о чем-нибудь другом или… как бы это сказать… Все время вертелось у меня на языке… Хотел у тебя кое-что спросить.

— Отчего же не спрашиваешь?

— Хотел у тебя спросить… гм… какие чувства возбудила в тебе сегодняшняя встреча с раяской… нет, с госпожой Тоотс?

— Совершенно дружеские. Я мог бы с нею еще и еще разговаривать… все равно сколько времени… и вполне спокойно. Нет, я бы не только мог, я желал бы побеседовать с нею подольше. Сегодняшний разговор был… ну, так… весьма поверхностным. Немножко о том, немножко о сем. Но я же прекрасно понимаю, ты хотел спросить, покрылась ли уже ржавчиной моя старая любовь. Не так ли?

— Да, да.

— На эту старую любовь, на эту детскую мечту, детское увлечение теперь можно смотреть лишь с доброжелательной улыбкой. От нее сохранился только интерес к теперешней жизни раяской Тээле. Госпожа Тоотс

тоже интересуется моей судьбой. Вот и все. И если к этому, на манер какой-нибудь старой тетушки, добавить еще, что я всем сердцем желаю Тээле всего доброго, то будет сказано даже чуточку более того, что ты хотел знать. Ох, если бы моя новая любовь разрешилась так же просто, как та, старая, о которой сейчас шла речь!

Возникает пауза. Друзья шагают по улице Кистера к дороге, ведущей на кладбище.

— Теперь ты придал моим мыслям совершенно иное направление, — произносит наконец Леста тихо, осторожно нащупывая почву для продолжения разговора.

— Да, я сделал это… даже и для себя неожиданно, — Тали улыбается. — Улавливаю направление твоих мыслей. Но, дорогой мой, мне уже и не припомнить, на какой именно ноте я прервал свою песню печали. И если я теперь продолжу разматывать клубок своих воспоминаний, то могу иной раз и назад вернуться, к известным тебе событиям и состояниям, стану повторяться. Однако, если ты не боишься умереть со скуки…

— Д-да, свадьба, свадьба… — Арно смотрит куда-то вдаль, словно бы в свое прошлое, — и Вирве захотела остаться в Тарту, у своей матери. Своеобразное начало семейной жизни, не правда ли?

Переживания переживаниями, но я не упрашивал и не умолял ее поехать со мной. Тем более, что отныне она была в известной степени за мною закреплена… если можно так выразиться. Я молча упаковал свои нехитрые пожитки и приготовился к отъезду — ведь меня ждала моя должность в Таллинне.

Но Вирве, по всей вероятности, получив откуда-то извне толчок — скорее всего от матери! — пришла и сказала:

«Я все-таки поеду с тобой».

«Как знаешь», — ответил я.

«Да, я должна поехать, представь, как бы это выглядело, если бы…»

Ты только вникни как следует, мой друг, в ее слова: «Я должна поехать, представь, как бы это выглядело, если бы…» Это означало, что она едет вовсе не ради меня, а только для того, чтобы люди не стали обсуждать ее странности. А теперь позволь мне закурить папиросу, я немного нервничаю. Хотя — когда было иначе? Я нервничал всю мою жизнь, то меньше, то больше, нервы мои были напряжены всегда… кроме разве некоторых редких моментов, которые можно чуть ли не по пальцам перечесть. Среди людей бывают такие, кто всю свою жизнь словно в горячей воде живут. Некоторым из них, правда, удается скрывать свою истинную суть, но тем тяжелее им приходится.

Хорошо же, переехали мы в Таллинн, где нас ожидала сравнительно удобно обставленная квартира и увядшие цветы. Вирве познакомилась со всеми помещениями, но не произнесла ни слова. А ведь я чуть ли не затаив дыхание ждал, когда же моя молодая жена заговорит о более целесообразном использовании комнат, о перестановке мебели и так далее. Но она вошла в квартиру как посторонняя, не испытывая ни малейшего интереса к внутреннему убранству своего временного пристанища.

«Ничего. — Она пожала плечами. — Довольно мило». Но нет ли у нее каких-нибудь особых пожеланий? «Особых пожеланий… — Она рассмеялась мне в лицо! — Какие же особые пожелания могут быть у меня, если это твоя квартира?» «Она вроде бы предназначается для нас обоих…» «Ну что ж, будет видно. Время терпит. Сейчас я желаю только одного: немного привести себя в порядок, а затем осмотреть город».