Осень

Лутс Оскар

— Вот теперь я уже вроде как начинаю слышать и видеть, кто тут есть в наличии, кроме хозяев, — рассуждает он. — Один — мой старый дружок Арно Тали, другой — его я, правда, знаю меньше, но все ж таки помню — это Леста, молодой господин, он в приходской школе был до того малого росточка, что… А Кийра, пустопорожнего, я сей же час распознал: вечно-то он сопит и сопливится. что твоя дурная погода. А вот этих двоих господ я и впрямь не знаю. Ну, как же ты поживаешь, дорогой Арно?

— Живу… грех жаловаться.

— Благодарение Господу! Вот ведь оно как, снова сподобился мой глаз тебя увидеть,

но это, похоже, и есть тот самый, последний разок. Больше уж… Да, и я бы тоже не жаловался на свою жизнь, только вот здоровьишко вроде как на нет сходит. А так-то можно хоть бы и жить. Дочка давно замужем, уже и двое ребятишек у нее есть, теперь нам со старухой было бы куда как славно грызи, друг друга, чтобы убить время. И то сказать, оно чистая правда, когда говорят, будто жизнь человека — тот же сапог: чуть по ноге обносится, тут ему и конец.

Похоже, болтовня старого звонаря раздражает не только Кийра, но и кое-кого еще.

— Господа, — хозяйка обводит взглядом застолье, — отчего это вы не едите и не пьете?

Все благодарно кланяются. Довольно, довольно! Затем уже только господин Паавель добавляет:

— О-о, госпожа, если бы мы в городе знали, что вы нас так обильно угостите, мы бы два-три дня до поездки в деревню ни крошки бы не ели. И еще вопрос, в состоянии ли мы теперь двинуться в дальнейший путь?

Не нужно преувеличивать! Но если гости и вправду уже ничего не желают, можно бы пойти и взглянуть на прочие помещения хутора Юлесоо, хотя там и нет ничего стоящего внимания.

— С удовольствием! С удовольствием! — Все, кроме Лекси и Либле, поднимаются из-за стола и переходят в соседнюю комнату.

— Либле, — спрашивает хозяйский сын, когда они остаются вдвоем, — чего это ты водку не пьешь?

— Поди знай, позволят ли хозяева? — говорит звонарь в нерешительности.

— Какие еще хозяева?! — храбро возражает Лекси. — Теперь я за хозяина, и я разрешаю.

Он наполняет стопку для Либле и себе тоже наливает половину. — Будь здоров! Раз праздник, так пусть будет праздник!

А Тоотс и Тээле показывают гостям помещения, и капитан Паавель не находит иных слов, кроме как «превосходно!» и «великолепно!» И хотя жилой дом хутора Юлесоо не представляет собой ничего из ряда вон выходящего, все помещения его сообразны своему назначению и хорошо обставлены. Леста и Тали с удивлением видят, что в «кабинете» Тоотса имеется и порядочное собрание книг.

— Гляди-ка, — Леста толкает школьного друга в бок, — даже и дядюшка Лутс на полке стоит.

— Да, здесь должны быть все книги Лутса, — объясняет хозяйка, — жаль, что он сам не приехал вместе с вами.

— Ничего, он еще приедет, — высказывает свое мнение Тали. — Если не раньше, то на свадьбу Лийде мы его приведем, пусть даже придется применить силу.

— Да, да, непременно приведите его с собой!

— На чью свадьбу? — удивляется Леста. — Кто это снова собирается «грызть друг друга, чтобы убить время», как говорит Либле?

— Узнаешь. Но погляди, чьи тут книги стоят!

— Пустое, — произносит Леста, застеснявшись, — что они есть, что их нету!

— Это решать читателям, а не тебе. Но одно я хотел бы услышать от тебя самого: почему их так мало?

— Да так, — Леста пожимает плечами, — в

этом, само собой, повинны либо недостаток таланта у автора, либо лень.

— Нет, ни то, ни другое. — Тали энергично трясет головой. И добавляет наполовину для себя: — Сидит человек там, в своей аптеке, и словно ворует время для писательской работы… Вот многие и считают его всего лишь дилетантом. Давно пора отбросить все остальное и пойти своим, избранным путем.

— И я об этом думал, по меньшей мере, тысячу раз, но… гм… Стань я писателем-профессионалом, у меня — я знаю! — было бы такое чувство, словно я стою перед своими читателями обнаженным. Все бы думали, будто я считаю себя очень важной персоной. А я не хочу быть важным. Хочу быть… гм… ничем.

— Вот те на! — Тали разводит руками, — сделайте милость, поймите его!

— Я-то и впрямь не пойму, — чистосердечно признается Тоотс.

— Я тоже, — присоединяется к нему Тээле, смахивая концом передника пыль то с одного, то с другого края полки. — Но попозже я обдумаю эти слова.

На немудреном письменном столе Тоотса возвышается стопка газет и журналов, тут же — письменные принадлежности, блокноты и какая-то раскрытая книга.

— Что же, Тоотс, ты не заведешь себе письменного стола помоднее? — спрашивает Тали, разглядывая титульным лист книги. — Все прочее здесь — как на подбор, а стол маленький и убогий.

— Но ведь и я тоже не хочу казаться важнее, чем я есть на самом деле, — возражает юлесооский хозяин. — Много ли у такого человека, как я, поводов сидеть за письменным столом? Читаю… по большей части лежа в кровати.

— Ого, вы словно сговорились с Лутсом, — замечает Леста. — Как-то к его дню рождения сотрудники одного издательства хотели подарить ему современный письменный стол — с ящиками и всем прочим. Нет, куда там, и слушать не захотел! «Раз уж я начинал за этим самым столом, который у меня стоит, — стал писатель отбиваться руками и ногами, — так я и закончу за ним же». М-да, Лутс — мужичок суеверный, боялся, что вместе со старым письменным столом сгинет также и его дух, и писательский дар.

— Возможно ли такое? — спрашивает Тээле, делая большие глаза.

— Отчего же нет. Мне рассказывал директор этого издательства.

— Но ведь сам-то Лутс не упускает случая позубоскалить над всякими суевериями…

— Слова и дела — вещи разные, — высказывает свое мнение Тоотс, являя пример мудрости, достойной пророка Моисея. [45]

Сверху, с балкона второго этажа, юлесооский сад декоративных и плодовых деревьев видится таким маленьким, что впору завязать его в носовой платок и унести с собой. На одной яблоне уже распустилось несколько бутонов, и это, по-видимому, произошло только что, в течение какого-нибудь часа. Сидя недавно в саду, гости не заметили ни одного цветка.

45

Моисей — вождь иудеев, законодатель и пророк — вывел своих соплеменников из Египта, где они были в рабстве. Благодаря его мудрости и прозорливости, им удалось преодолеть все тяготы многолетних скитаний по пустыне.