Осень
Шрифт:
Я смотрел на жену с напряженным интересом: сумеет ли она так же быстро, как я, разгадать это замаскированное приглашение? О-о, Вирве справилась с этим еще скорее. «Да, — она вновь усмехнулась, — все эти старые девы впадают в детство! Иной раз их даже жаль становится. Сами они, правда, уверяют, будто не пожелали выйти замуж, но на самом-то деле их никто не брал. Не так ли?»
«Ну да, — ответил я с видом человека умудренного в житейских делах, — они не умели мужчин удерживать. С мужчинами дело обстоит так: перед ними никогда не следует раскрывать все карты».
«Смотрите, смотрите, как хорошо ты знаешь мужчин!» —
А как же! Разве сам я не был мужчиной. Жена вскинула брови и одарила меня еще одним взглядом, который означал следующее: «Ну да, мужчина, только довольно-таки наивный да и темноватый».
Вирве взяла письмо и книгу и, направляясь в другую комнату, поинтересовалась: «А разве ты в город не пойдешь?»
«Нет. У меня сегодня еще много работы».
«Ладно. В таком случае я не стану тебе больше мешать, пойду, право, и погляжу, как поживает эта старая дева. У нее всегда очень вкусное печенье».
Каждый человек хоть в чем-нибудь достигает совершенства. Я чуть было не брякнул — и это тоже было бы большой ошибкой! — что иные научаются сверхловко врать, но — вовремя прикусил язык.
Действительно, умение Вирве придать лжи вид правдоподобия было достойно восхищения.
''Сейчас времени… половина седьмого, — сказала она, возвратясь в комнату, и взглянула на стенные часы. — Если я не появлюсь к ужину, — обронила она словно бы между прочим, — не делай из этого истории, ты же знаешь, где находится еда. Чай вскипяти на примусе».
Справлюсь.
«Прекрасно! Ну так всего доброго! Я бы не задержалась надолго, но старенькая Йоханна всякий раз никак не хочет отпускать меня. Ей одной скучно'».
«Разумеется, одной ей скучно», — согласился я и поглядел вслед уходящей… можешь уже и сам представить, в каком душевном состоянии!
— Позволь, дорогой мой, — внезапно обращается Леста к своему другу, — я что-то не понимаю, о чем это ты говоришь.
— Погоди еще немного, — Тали усмехается, — скоро поймешь!
Стало быть, я смотрел вслед своей уходящей жене и спрашивал сам себя: «Интересно, а черт проглатывает целиком или тоже изгрызает… тех, кто попал в число его жертв? Нет, он непременно изгрызает прежде, чем проглотить, — решил я, — одного поменьше, другого побольше».
Затем я тоже влез в пальто, нахлобучив на голову вместо зимней шапки летнюю шляпу, вышел из дому и взял курс на отель «Централь».
— Теперь до меня дошло! — Тяжело вздохнув, Леста сжимает своей рукой ладонь друга.
— Вот видишь! — Тали вновь усмехается, — Я же говорил… Итак, я шел быстрым шагом и оказался позади Вирве как раз в тот момент, когда она открыла дверь отеля и исчезла за нею…
Возникает пауза. Молчат двое мужчин тут, наверху, и молчит также Якоб Лейватегия там, внизу. Глубокий кладбищенский покой нарушается лишь далеким громыханием телеги со стороны Паунвере.
— Надо ли рассказывать дальше. — Тали снимает с головы шляпу и проводит тыльной стороной ладони по лбу, где выступили крошечные капельки пота… — Что было бы проще, чем застать их in flagranti?.. [50] Достаточно было лишь посмотреть в вестибюле отеля список проживающих или же навести справку у швейцара, затем постучаться в двери указанного номера, сказать слегка измененным голосом
50
in flagranti — на месте преступления, с поличным (лат.).
Мне, если можно так сказать, посчастливилось… Ко мне сразу приклеился какой-то полупьяный тип, по его словам, он был знаком со мною, и уже с давних времен, однако, несмотря на это, называл меня господином Петерсоном. Когда я сообщил ему свое настоящее имя, он решил, что я говорю неправду, и недоставало самой малости, чтобы я и сам себе не поверил, потому что моя голова была дурнее дурного. Имя того господина я уже позабыл, но облик его мне более или менее запомнился. На его крупном угловатом лице чернели два невероятно маленьких глаза, тогда как его, тоже черные, ноздри странным образом выдавались вперед. Если вдобавок ко всему этому еще представить его маленький, словно бы заросший бобовидный ротик, то у меня, наверное, и впрямь было некоторое право подумать: «Голова этого человека вся в дырках».
Но этот бобовый роток еще не совсем зарос: он еще способен был пропускать сквозь себя достаточно много слов. Господин не стал долее задерживаться на моей особе — он ведь знал меня уже давно! — и сразу же заговорил о себе.
«Как вам известно, господин Петерсон, — начал он, —оно все еще тянется, это проклятое судебное дело, этот мой бракоразводный процесс,»
Что? Как? От неожиданности я опрокинул свою рюмку с вином. Мне об этом ничего не известно. Пусть расскажет.
«Не разыгрывайте комедию! — Господин отмахнулся от меня своей волосатой рукой. — Небось, знаете все. Процесс тянется уже больше года, а конца не видно. Да, теперь вы понимаете, дружище, как легко посадить себе на шею жену и как трудно от нее избавиться».
«Но почему же вы хотите избавиться от нее? „ — выпытывал я, и на авось соврал: «Она ведь такая милая женщина!“
«Милая-то, милая, но и ее милые фокусы тоже при ней».
«Что же такого она сделала?»
«Не прикидывайтесь дурачком, Петерсон! Об этом в свое время говорила половина города Таллинна».
«Ну а все же? Это могли быть только сплетни».
«Как же — сплетни! Хорошенькие сплетни, когда я сам, собственными глазами видел, как Паула сидела в кабинете с этим… ну, знаете и сами, с кем…»
«И нее же, разве вам не жаль с нею расстаться?» — спросил я в крайнем возбуждении. Его ответ был для меня очень важен.
«С кем?» — ответил он вопросом на вопрос.
«Ну, все с нею же, с Паулой».
«Гм…» — Мой сосед по столику подвигал своим бобовидным ротиком и с ударением, чуть ли не со злостью произнес; «Жаль, не жаль, но ведь я взял ее в жены не для других, а для себя».
Тали умолкает и пытливо смотрит и лицо друга.
— Ты веришь моему рассказу? — спрашивает с усмешкой.