Осенняя молния
Шрифт:
— Да, вполне. Но я не хочу никого подставлять. Поэтому и говорю очень и очень заранее.
Маркина глубоко вздохнула.
— И с какого числа вы хотите… Уйти?
— Ориентировочно — с первого… Января следующего года.
— Вот как… Понятно. Я уж грешным делом подумала, сейчас заявление на стол положите.
— Нет, что вы… Я же сказала — подставлять никого не буду. С моей стороны это было бы по меньшей мере непорядочно.
— Да
— Я намерена вообще покинуть этот город. Я устала от него. И, если честно, мне тут не климат. Подозреваю, что и маме моей здесь было точно так же.
— Если я правильно поняла, убеждать и уговаривать выпустить класс в следующем году смысла нет?
Ольга отрицательно помотала головой.
— Мне придется искать работу на новом месте. Не факт, что мне хватит двух летних месяцев, когда все в отпусках. Поэтому понадобится заниматься трудоустройством зимой и весной. Иначе я потеряю целый год… А кроме как преподавать, я ведь ничего и не умею.
Точилова подняла взгляд на директрису. Та выглядела если не растерянной, то расстроенной — точно.
— Да, — сказала она. — Вот оно как бывает… А я предполагала, что… Впрочем, неважно. Мне нужно подумать, как быть с вашей ставкой со следующего года. И с классным руководством. Спасибо хотя бы за то, что действительно заранее подготовили меня. Идите, работайте.
Ольга успела перехватить Ирину на улице сразу после того, как та вышла из управления полиции и начала набирать ее номер. Рощина выглядела немного встревоженной.
— Говорят, Сергей так и лежит в коме, — сказала она. — Но мои показания записали в протокол точно, как все было. Я им оставила еще три фамилии, которые вы мне сообщили… Проводника, полицейского и официантки. Там был такой коренастый и низенький подполковник, когда он узнал, что Сергея даже полицейские в Нижнеманске могут опознать, по-моему, сильно расстроился.
— Что ж, Ира, мы с вами сделали все, что могли… Идемте ко мне, располагайтесь.
— До вечера, если можно? Я бы на поезде уехала.
— Давайте, я вам билет куплю?
— Не вздумайте даже! Вы и так, я вижу, потратились не слабо…
— Хорошо. Я тогда вас оставлю, а мне пора идти уроки проводить. Во сколько вернусь, точно не знаю, если что — звоните. Или я сама позвоню.
…Когда ученики покинули класс после шестого урока, Ольга заперла дверь изнутри, прошла к стулу, уселась на него и потянулась всем телом. Усталость чувствовалась, хотя и не настолько сильная, как в пятницу. Несмотря на почти бессонную ночь в автобусе, несмотря на вечер в клубе… Ольге вдруг стало не по себе: а что, если она последний раз в жизни оказалась вчера на танцполе? Клуб — не место для взрослых. Вряд ли в «Аэродроме» нашлось бы два-три человека ее возраста. Ну, теоретически еще год-другой она вполне может позажигать среди молодежи, да и то с оговорками. А что потом? Тематические вечера «для тех, кому за…»? Ольгу как-то раз занесло на подобную дискотеку. С одной стороны — толстые, лысоватые мужчины, почти поголовно принявшие грамм двести как минимум, с другой — вышедшие в тираж дамы с голодным блеском в глазах: разведенки и матери-одиночки. От ужаса, что она может снова оказаться среди подобной публики,
Кто-то постучал в дверь. Кто-нибудь из учеников, наверное…
Оказалось — Света. Радостно улыбнувшись, Ольга обняла приятельницу за плечи. Та в ответ обхватила ее стан.
— Ну, рассказывай, — произнесла Точилова, когда Света уселась за ученический стол, стоящий напротив Ольгиного.
— Это был, конечно, номер! Наш шеф чуть с ума не сошел, когда понял, что дело нам закрыть не удастся. Возможная виновность Кнехта рассыпается на глазах.
— Я не удивляюсь. Мы ведь привели хорошего свидетеля…
— Это только один случай! Но этого мало. Не успела твоя протеже уйти, как явилась Улаханова — помнишь такую? — и потребовала уточнить ее показания. Она теперь отчетливо помнит, что машина, в которую ее хотели затолкнуть, хотя и белого цвета, но не седан. Универсал или хэтчбек, говорит — точно теперь знает. Потому что она не только по капоту пробежала, а еще и по крыше… Сзади не было плоского багажника — говорит, ошибиться не может. Показания сняли, а куда деваться? И тут еще один гвоздь в крышку гроба: выяснилось, в какое место и для чего ездил Кнехт в тот вечер, когда исчезла Котова. Оказывается, в Пихтовке — это километров за сорок от города — живет одна бабка. Как бы целительница. Кнехт на нее возлагал большие надежды, а она, естественно, его не разубеждала, денежки, думаю, брала исправно. Кто-то из наших сотрудников у нее в пациентах, можешь себе представить! Бабуля не поленилась, сама приехала, сказала, что той ночью как раз отчитывала Сергея на кресте.
— Боже мой, это еще что такое?
— Какой-то шарлатанский ритуал, видимо. Человека привязывают за руки и за ноги к двум скрещенным перекладинам по типу Андреевского креста, брызгают святой водой и шепчут молитвы. Как ты сама можешь догадаться, толк от подобной процедуры чуть меньше, чем никакой.
— Понимаю. На подобное только от полного отчаяния пойдешь.
— Вот и я о том же. Пока не знаю, действительно ли Кнехт забыл о посещении этой бабушки, или же решил умолчать о нем — что довольно глупо, — но факт остается фактом.
— А как же тогда кровь?
— Вот! Вот это пока едва ли не единственный факт, который работает против Кнехта. Но теперь уже косвенно. Пытаемся разобраться, кому он мог оставить ключи.
У Ольги вдруг мелькнула мысль. Ключи? А ведь он только что купил этот гараж. И, если еще не успел поменять замки…
— И пока непонятно, где и что делал Кнехт, когда погибла первая девушка. Я уж не говорю о том, старом убийстве женщины с фабрики. Но в любом случае ясно: Кнехт — не убийца.
На Ольгу вдруг накатила слабость: получается, ее вояж с компанией учеников оказался не настолько и нужным?
— Ты чего такая бледная? — с беспокойством спросила Света.
— Нет, ничего… Что-то душно немного стало…
— Но что касается Улахановой и той бабули — это не основное алиби. Главное оправдание привезла ты. Ты нашла Рощину, да еще, что очень важно — узнала имя проводника, в чьем вагоне ехал Сергей… Ты его вытащила, Оля… Слушай, тебе точно нехорошо.