Осенняя молния

Даркевич Марина

Что такое?! До Сергея из недр квартиры донесся женский крик — настолько громкий, что его не смогла заглушить даже плотная дверь. Кричала Ольга — Кнехт понял сразу. И то был не крик наслаждения, так хорошо ему знакомый — сейчас в голосе женщины слышались только боль, ужас и зов о помощи.

Не раздумывая, Сергей вставил ключ в замочную скважину и, распахнув дверь, влетел внутрь.

* * *

Еще даже не узнав в ворвавшейся в квартиру женщине Симу Сафонову, Ольга с досадой подумала, что в следующий раз надо более досконально выспрашивать через дверь, кто вознамерился прийти к ней с визитом. Она забыла напрочь, что у Марека Таркевина есть мама, которая очень хорошо знакома с Ольгой… и уж совсем не была готова предположить, что Сафонова придет устраивать

«разборки». Соседка толкнула ногой входную дверь, которая с треском захлопнулась.

— Ну что, сучка, довольна? — прошипела Сима.

Вот как ответить на этот вопрос?

— Сима… — начала Ольга твердым голосом, несмотря на то, что ее до дрожи пугал необычный, «стеклянный» взгляд соседки. — Я не собираюсь оправдываться. Твой сын хотел меня убить. И он бы убил меня, не вмешайся полиция…

Похоже, Сима не слышала этих слов. Она лишь видела перед собой женщину, приложившую силы к тому, чтобы ее сын угодил под следствие, из-под которого на свободу уже никогда не выйдет. А этот факт не мог перевесить ни один аргумент. Марек мог убить сто человек, тысячу — да что там! — хоть девяносто девять процентов населения Земли, но он был ее сыном, и ему никто не имел права причинить вред. Даже ради спасения собственной жизни.

Только врожденная ловкость и наработанная в тренажерном зале гибкость позволили Ольге уклониться от первого удара и отскочить назад. Сима выхватила из-за спины зловеще сверкнувший инструмент и, сделав выпад, с воплем взмахнула топором. Точилова взвизгнула, кинулась влево, в комнату. Захлопнула за собой дверь — обычную дверь из реек и оргалита, какие изначально ставились в квартирах типа «хрущ». Но не успела подтащить стол, свалив при этом на пол монитор компьютера, как двумя вертикальными ударами Сима пробила в двери дыру, а затем, что-то сообразив, вышибла обухом защелку, вырвав крепление «с мясом». Что-то рыча, взмахнула топором снова, нападая. Ольга вскочила на кровать, от ужаса не соображая, что делает. Страшное лезвие со свистом пролетело в нескольких сантиметрах от лица. Плохо, ой, плохо… Ольга перепрыгнула с кровати на стол, соскочила с него на пол и, быстро нагнувшись, схватила его за ножки и перевернула, с тем расчетом, чтобы тот, падая, ударил Сафонову в колени. Ей это почти удалось. Правда, Сима успела отступить на полшага, и столешница на излете стукнула ее по плюснам. Будь нападающая босиком, ей пришлось бы испытать серьезную боль, а то и получить травму. Но Сима была в ботинках и потому стол лишь слегка ушиб ее в падении. Впрочем, она вряд ли что-либо почувствовала.

Не будь Ольга в такой панике, она бы швырнула чем-нибудь тяжелым в оконное стекло — это могло привлечь внимание со стороны. Но путь к бегству через окно был все равно невозможен из-за внешних решеток. Попытавшись обойти Сафонову вдоль стены и выскочить в прихожую, Точилова совершила непоправимую ошибку. Расстояние между женщинами сократилось до критического, Сима в очередной раз произвела замах, и Ольга поняла, что острый инструмент, ставший опасным оружием, сейчас ударит ее в грудь. Инстинктивно она подняла руки, пытаясь защититься. Падающий сверху и немного сбоку топор коротко хрястнул, зацепившись за Ольгу в своем неумолимом движении. Сразу после этого послышался звук падения на пол какого-то плотного предмета. Ольга не верила своим глазам — рядом с перевернутым столом шлепнулось нечто телесного цвета, с пятью тонкими отростками и брызжущее в разные стороны ярко-алой кровью.

«Это же моя рука! Это моя правая рука! Как такое могло случиться?!!» — загнанной птицей забилась мысль. Кровь из поврежденных сосудов хлынула потоком. Казалось, вид раненой Ольги подстегнул Сафонову. Сима издала торжествующий вопль, размахнулась снова и ударила опять. Этот удар тоже достиг цели. Точилова упала на пол, скользкий от пролитой крови. Упала навзничь, видя, как страшный топор вновь поднимается над ней. И тогда она закричала. Так громко, как только могла. Как пока еще могла.

* * *

Квартира опустела примерно через час. Сначала медики в совершенно необходимой спешке вынесли на одеяле Точилову, потерявшую сознание от страшных травм и обильной кровопотери. Отрубленную кисть руки, естественно, не забыли. В ожидании «скорой» Кнехт наложил Точиловой

на культю жгут, но большую часть крови женщина потеряла через другие раны. Взвывший яростной сиреной реанимобиль рванул прочь со двора, а на его место, вплотную к подъезду, подкатил полицейский «патриот». В него угрюмые стражи порядка усадили Сафонову, кое-как пришедшую в себя после «обработки» Сергея — тот избил ее зверски, но существенного вреда не причинил. Тем не менее, как обратили внимание столпившиеся у подъезда зеваки, выводили Симу в наручниках. Нападавшая была совершенно невменяема и все порывалась найти топор. Но орудие преступления вынесли из квартиры еще раньше и приобщили к вещдокам. После Сафоновой вышел наружу и Сергей, трясущимися руками прикуривая сигарету. Последним жилище Ольги покинул капитан Столетов. Он захлопнул дверь, опечатал ее, а комплект изъятых у Кнехта ключей также приобщил к вещдокам. Порядок в квартире наводить, естественно, никто даже и не подумал. Пол и стены комнаты остались в том виде, какой бы сделал честь иному фильму Квентина Тарантино. Посреди забрызганного кровью помещения по-прежнему валялся перевернутый стол, а рядом с ним — разбросанные по полу розы. Которым уже ни за что не стать белыми.

* * *

Когда молоденькая медсестра убедилась в том, что компания юных людей порывается сдать кровь в третий раз, она крикнула дежурного врача. Появился ночной специалист из приемного покоя, умеющий утихомиривать буйных пьяниц и успокаивать бандитов, что привозят на ремонт своих кентов с огнестрельными ранениями.

— Полгорода пришло к вашей учительнице, — пророкотал он. — Какой смысл выкачивать вас полностью?

— А вдруг именно моя капля крови окажется самой необходимой? — воскликнула девушка, прибывшая словно с шабаша вампиров: с густо подведенными глазами, крашенными в темно-коричневый цвет губами, и с головы до ног одетая в черное. Но дело примерно так и обстояло: Инну Воробьеву страшная весть застала именно на готической вечеринке в клубе «Инкубус».

Ученики одиннадцатого «Б» собрались возле корпуса почти в полном составе. За исключением только Андрея Каширина (он лежал в другом здании той же больницы с подозрением на пневмонию) и Дилары Закировой. Впрочем, девушка уже сдала кровь для учительницы: ее привез в клинику брат. Он дождался окончания процедуры, затем усадил Дилю в машину и увез восвояси. Конечно, врач утрировал, говоря, что «пришло полгорода», но в тот вечер сдали кровь без малого триста человек. Что, в общем-то, говорит о разном. О том, что Точилова обладала четвертой группой крови и называлась на жаргоне медиков «универсальным реципиентом». О том, что «Свободный полет» разросся чуть не до сотни участников, и почти каждый их которых пришел сам и привел знакомого. О том, что Точилову знали и любили в городе больше людей, чем она могла себе представить.

К двум часам ночи было объявлено, что кровь больше не понадобится. Основная часть пришедших в больницу горожан давно уже разошлась, остались только ученики Точиловой. Их сначала вежливо попросили очистить территорию клиники, но учащиеся проигнорировали просьбу. Тогда пришли несколько человек охраны. Школьники рассредоточились и принялись бродить по близрасположенным газонам и среди зарослей живой изгороди поодиночке и парами-тройками. После этого на них перестали обращать внимание. Им никто не стал делать замечание, даже когда часа в четыре утра несколько человек из их компании полезли на фонарные столбы рядом с больничным корпусом и натянули длинные полотнища на уровне второго этажа, где уже больше десяти часов кряду реаниматоры боролись за жизнь молодой женщины… Вернее — помогали бороться ей.

…В неверном свете начинающегося дня уставившийся в окно врач прочел надпись на баннере, отпечатанном, по всей видимости, этой же ночью:

ОЛЬГА ВИКТОРОВНА! МЫ ВАС ЛЮБИМ! ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ СКОРЕЕ!

— Что им сказать? — спросил подошедший коллега, зубами стаскивая с руки латексную перчатку.

— Откуда я знаю? — тихо сказал первый врач. — Говори, не говори… Что толку? Но одиннадцать часов! Одиннадцать, КАРЛ! При таких повреждениях… При такой кровопотере… Больше половины ребер. Обе ключицы. Левое легкое — в клочья. Печень уже не собрать. У этой женщины жизней оказалось больше, чем у кошки… Я никогда не встречал такого поистине яростного желания жить.