Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

Яковлев Александр Л.

Эх красят... Ух красят... Ах красят...

И норовят пальцем.

А те, кто индивидуально, с родителями:

Мам, а зачем красят?

Чтоб было красиво, детка.

Я отчетливо представляю Димкин взгляд. Устремленный к

чугунным узорам. Темная зелень сейчас от краски в глазах его. Настоящего цвета их я не знаю. Просто они всегда что-то отражают. И он сейчас, должно быть, шепчет про себя: "Ну, потерпи уж, голубчик. Потерпи. А потом ты забудешь старые дожди и ветра, и боль, грызущую тебя ржавчиной.

Конечно, ты уже не станешь новым, увы, но все-таки...".

На проходящих Димка не обращает никакого внимания. Это его судьба смотреть прямо. Иногда очень далеко, но только прямо. Может быть, поэтому и обращаются прохожие только ко мне. Вот как сейчас. Я слышу замедляющиеся шаги... Ну, кто?

Молчание. Я оборачиваюсь. Девушка. И красивая. Молчит, красивая.

Любуетесь?

Она смотрит на мою работу. Смотрит рассеянно, словно по

неприятной обязанности.

На ней сиреневый костюм и серая блузка. Длинные, чуть волнистые каштановые волосы.

Капля краски стекает с моей кисти и падает у ее ног. Она вздрагивает и переводит взгляд на меня. Все с тем же выражением лица.

А потолок вы сможете побелить?
– спрашивает она. С

сомнением спрашивает.

Но такие девушки не каждый день подходят с вопросами.

Кто?
– спрашиваю я, чуть не бия себя в грудь.
– Я?! Да я...

Предательская капля опять срывается с кисти.

Димка оборачивается на наши голоса. В глазах его сменяются

цвета: серый - асфальта, с зелеными брызгами, затем - сиреневый, ненадолго. Отвернулся: темная зелень.

А обои клеить?

По-прежнему смотрит недоверчиво. И очень серьезна. Димке под

стать.

Харчи ваши, - говорю я.
– Правильно я вопрос понимаю?

При чем тут харчи?
– говорит она, произнося последнее слово

С трудом и без желания.
– Мне нужно сделать ремонт в квартире.

Ну страх как серьезна.

Что ж... Посмотреть надобно, - говорю я с солидностью

старого мастерового.
– Прикинуть. Дело-то нешуточное. Не забор красить.

Я могу заплатить только сто долларов, - поспешно говорит

она, словно деньги у нее уже зажаты в кулачке.

И я смотрю на ее правую руку. Кольца на пальце нет.

А если я запрошу восемьдесят?
– восклицаю свирепо.

Нет-нет, - быстро возражает она.
– Только сто. Два потолка

побелить и обои... Постойте, что вы сказали? Восемьдесят? Но... Вы серьезно?

Нет на свете человека серьезнее меня, - говорю я с горечью.

Оттого и все мои беды. Да ладно... Когда будем объект смотреть?

Она роется в сумочке.

Сейчас я запишу вам мой телефон... Но вы не обманете? Я

буду ждать вашего звонка. Вы вправду придете?

Это "вправду" трогает меня чуть не до слез. Я торжественно

клянусь: и прийти, и позвонить.

Она

уходит. И дети все уже прошли в театр. Сейчас сидят себе в полутемном зале, шуршат бумажками, носы вытирают или вопят чего-нибудь все вместе, а может, носятся в фойе или трутся у буфета...

Жарко. Мы в молчании заканчиваем нашу летнюю студенческую халтурку. Пару раз я ловлю на себе Димкин взгляд.

В раздевалке, пока мы оттираемся бензином, Димка, наконец, заговаривает:

Ну и на кой хрен ты заморочил девушке голову? Ведь ты же

ни уха, ни рыла не смыслишь в ремонте квартир.

Я уже привык к его высказываниям, высказываниям

"практического мужика".

Зато я смыслю в девушках, - говорю я.
– А это поважнее

ремонтов.

Может быть. Но как же ты все-таки собираешься делать

ремонт?

А ты разве не поможешь?

Нет, - говорит он очень-очень серьезно и смотрит на меня в

упор. Какой-то блеклый, сероватый оттенок приобретают глаза его.

Хоть в этот раз, но ты ответишь за слова свои, - говорит он.

Или позже. Все равно ответишь.

Я звоню по телефону. Моего звонка, оказывается, уж и не надеялись дождаться. Вот как. И я послушно повторяю:

Так... Перейти дорогу. Там магазин... Еще бы я вас не узнал!

Да, вопрос: когда дорогу буду переходить, куда смотреть - налево или направо? Или только на вас?

Смотрите под ноги, - советует она.

А дома-то она себя поувереннее чувствует.

Она в джинсах и свитере стоит у магазина, как и обещала,

Пристально рассматривает прохожих. Волосы собраны в узел на затылке. И кажется она мне еще стройнее и красивее. Я подхожу и останавливаюсь в двух шагах. На меня - взгляд искоса. Я молчу. Наконец она решается:

Это ... вы?

Не надо было мне, наверное, краску смывать, - говорю я.
– В

таком виде я вам не очень, да?

Знаете что..., - говорит она.
– Хорошо. Идемте.

Квартира действительно мелковата: две крохотные комнатки.

Кухня, в которой вдвоем натолкаешься друг об друга. У входной двери пара моих башмаков занимают чуть ли не половину коридора. В совмещенные удобства я еще не заглядывал, но и там вряд ли степной простор. Квартира здорово запущена, мужской руки явно не хватает.

Проходите в кухню.

Уже накрыт стол.

Это вы для меня?

Ну да. Вот. Харчи, - говорит она и пытается улыбнуться.
– А

вы не стесняйтесь. Иногда даже приятно кого-то покормить. А то ведь и забудешь, что женщина должна быть еще и хозяйкой.

Вообще-то я сегодня еще не обедал, и предложение ее весьма

кстати.

Я бодро берусь за ложку, а хозяйка, хлопоча у плиты, подобревшим голосом говорит и говорит:

Я уже давно задумала сделать ремонт. Я маме даже говорила,