Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

Яковлев Александр Л.

На другой стороне шоссе, напротив того места, где восседал Старов, остановился белый бульдогообразный джип с никелированной рамой на радиаторе. Почти в бампер ему ткнулся темный приземистый, хищного вида лимузин. Блеснув в свете фонарей, открылись дверцы.

– Ну вот, опять, - вздохнул Старов.
– Ну почему я? А, Господи?

Четверо пассажиров - две женщины, двое мужчин - уже толпились на обочине, что-то обсуждая, сначала негромко, затем все более разгорячаясь. Вот уже мужчины принялись размахивать руками в опасной близости у лиц друг друга, а женщины старались их успокоить.

– И почему я их не люблю? Или это та же старость с ее брюзжанием и раздражительностью? Пожалуй нет, а, Джейсон? Ну тогда почему?

Если честно? Потому что они богатые, сытые, самодовольные? Нет... Я тебе так скажу: они оскорбляют мои эстетические чувства! Хм... После того, как я сам выбрался из помойки... А может дело в том, что я неудачник? Я ведь тоже хотел разбогатеть, да! Но увы... И я даже понял в конце концов, почему мне не стать богатым. Я просто не знаю, что делать с деньгами. Залиться водкой? То-то... А коли не знаешь, что делать с деньгами, братец ты мой, они к тебе ни за что не пойдут. Или пойдут, но ненадолго. Быстро сообразят, с кем имеют дело. А стало быть, дело не в зависти. Определенно - в эстетических чувствах. Оскорбленных и униженных...

Старов вновь достал фляжку, уронив третью открытку. Приложился, хлебнул, захватывая губами стекло винтовой нарезки.

– Уух!.. Но отдавая должное квазисправедливости этого мира, спешу заметить, что и они, эти милые ребята, в свою очередь, душевных чувств ко мне не питают. Нет, не питают... Если их взгляд и падает на меня, случайно, они инстинктивно понимают - это чужой! И видят в тебе досадную помеху, раздражающую. Или забавную, но в целом - лишнюю. Или просто прикидывают, насаживая на взгляд, как на вертел, ценность твою. Ах, дьявол! И ведь приходится терпеть... А бывало... Эх, как бывало во времена-то старинные! Скажем, не понравилась музыка, которую некто, предположим, заказал для дам-с. И ты, эдак, подходишь и громогласно заявляешь: "Вы, сударь, сделали невежливость, так не угодно ли извиниться. Иначе будете иметь дело со мной". И тебе в том же духе ответствуют: "В чем извиняться, полковник, я не знаю. Что же касается Вас, то я к вашим услугам". "Так до завтра". И завтра поутру, братец ты мой, на двенадцати шагах ( не на шести, Боже упаси, не бретеры, чай!) - ахх, взлетели вороны с ветвей, осыпая пушистый снег прощальной завесою... И ты отмахиваешься от пули, которая с тобою, Старов, летит уже в вечность; открещиваешься от смерти, с которой уже неразлучен... Но честь!

Старов смахнул набежавшую слезу, выпил.

Между тем ссора на шоссе разгоралась нешуточная. Крепкие молодцы петухами наскакивали друг на друга, девицы удерживали их от кровопролития. В мертвящем свете ртутных ламп машущие руками фигуры выглядели призрачно.

И вдруг звонко над дорогой разнеслась пощечина. Одна из девиц, взвизгнув, отлетела к колесу лимузина.

– Ну, так и знал, ну так вот и чувствовал!
– Старов вскочил на ноги и посмотрел на Джейсона. Пес виновато опустил голову.
– Да? Видел? Видел? Ну что? Ударили женщину! Понимаешь ли ты, что в твоем присутствии ударили женщину? Ну, вот что делать, а? Скажи, что?
– Старов заметался вдоль ствола.
– Тебе хорошо, ты эпилептик, у тебя в башке полторы мысли, да морда совестливая... А я? А мне каково? Мне-то что делать? Допустим, отговорки всегда найдутся. Да хоть бы вот и такая: ну какая это женщина? Давай даже вслух произнесем: ша-ла-ва. Шалава! Так их всегда на Руси звали, нечего морду воротить. И пусть они друг друга лупцуют... Тем более, что ты их не любишь... Но напрашивается и мысль иная. Ведь именно от них пойдут поколения сытые и здоровые, без комплексов. Мышцы нации! Ты вот на себя посмотри. Посмотри, посмотри! Что? Стыдно? То-то... Однако же нельзя забыть и... дуэль! Тоже и предки наши, не слабые люди были. И при том в своих палили, не в таких вот чужаков. Н-да...

Старов остановился, присел, вновь извлек фляжечку.

– И что самое подлое - вот так мы с тобой можем рассуждать

до бесконечности. Тут нас хлебом не корми, - зло сказал он.
– Ибо не ведаем, что есть черное и белое, но зрим массу оттенков, в которых копаемся и тонем, тонем, исчезаем, оставляя после себя лишь круги, но не действия. А эти, - он кивнул в сторону шоссе, - эти четко знают, что хорошо, что плохо. Что хорошо и плохо лично для них. Мы же... Черт!

Старов вновь вскочил.

– Но ведь женщину ударили! И вообще они мерзавцы. Несомненно уверены, что никто не вмешается. И ты, - он укоризненно посмотрел на пса, - ты тоже уверен, что я не вмешаюсь, да? Только честно? Не вороти башку... Не вмешаюсь... А вот постой...

На свет показалась знакомая фляжка.

– Да, для храбрости. Что ж, коли иначе нельзя? И пусть, для храбрости... Но ведь поступок! Вот что ценно" Ведь это, братец ты мой, полет!

Спрятав фляжку, он двинулся к шоссе.

– Тут самое главное - решительность и немногословность. Без всяких там... А... а просто подойти и сказать: "Вы, сударь, сделали невежливость...". Хм, невежливость... Ничего себе невежливость. Шалаве этой в ухо - тресь! Вот тебе и невежливость, слышь, Джейсон? Ах, какая чертовка луна. Присмотреть бы за ней надо, присмотреть... Я бы согласился на такую работу...

Старов обернулся. Джейсон так и сидел у поваленного клена. Под задними лапами собаки растекалась лужа, клубясь легким паром. Пес уже года полтора как забыл, что надо задирать лапу и метить территорию, утверждая право свое.

– Однако ж, что это я, прямо вот так, через дорогу... Поступок поступком, но надобно же и цивилизованным человеком оставаться.

Вернувшись к стволу и прихватив пса за ошейник, Старов направился к подземному переходу. В гулкой ночной тишине тоннеля когти Джейсона клацали зловеще.

– А ведь ходили мы уже с тобой эдак пару раз, помнишь? Ходили мы походами. Хм... на разборки. Из-за чего? Не помню, право. Да и не хочу помнить. Чисто по Фрейду. Не хочу - и все тут. Помню главное - вершилась несправедливость. Попрание. Оскорбление и поругание...

Джейсон заартачился и уселся.

– Ну посиди, посиди, - не стал настаивать Старов.
– Посиди... Да и я пока... подолью, так сказать, масла в огонь. В огонь доблести. А то она, понимаешь ли, братец ты мой, как-то испаряется с каждым шагом. Стыдно, но признаюсь.

Старов привалился к стене тоннеля и рассмеялся. Хриплое эхо заметалось в каменной пустоте.

– А прошлый раз, помнишь, шли мы вот так и даже дошли... До первой попавшейся палатки. Где и затарились водочкой.
– Старов помрачнел.
– И назю-зю-кались. Дабы заснуть беспамятно. А наутро скверное настроение свое списать на похмелье... Идем, что ли?

Джейсон нехотя приподнял зад и затрусил вперед. Старов потащился следом, бормоча:

– И ведь в чем еще гадство. Ну пришли мы с тобой, допустим. Хорошо, пришли. И даже сказали положенное: "Вы, сударь, сделали невежливость..." Ну и прочее. Да ведь только расхохочутся нам в лицо, да еще и глумиться станут.
– Старов остановился.
– Или пакость какую-нибудь подстроят. Наверняка подстроят. Мы же с тобой в дураках и останемся...

Пес тоже остановился, обернулся.

– Вот видишь, сколько резоннейших доводов могу я тебе привести? Но только все это слова. А тут - женщину ударили. И защитить ее некому! Где власть предержащие? Где помазанник Божий? Пусть запретит дуэль! Но только пусть под скипетром его я заживу покойной и мирной жизнью. Но нет... Дуэль и только дуэль!

Старов решительно зашагал.

– И заметь, не ее, эту шалаву несчастную, Бог ей судья, иду я защищать у барьера. Но свое поруганное достоинство! И пусть для них убить меня пара пустяков. Но только и мне умереть - раз плюнуть! Да-с! Так что игра равна! И главное сейчас, самое главное - никакой болтовни и размазываний... Решительность!