Ошибка в объекте
Шрифт:
— А может быть, он и был счастлив?
— Ха! Это был несчастный, слабый, во всем запутавшийся человек, — на глазах Фетисовой опять сверкнули слезы. Голос ее стал еще более сиплым. — Он многим завидовал, искал для себя оправдания. Ничего, дескать, что я плохой геодезист, зато я хороший сказочник. Напечатали байку, да и ту по его каракулям сделали в редакции. Он носился с ней полгода, закупил едва ли не сотню экземпляров газеты, рассылал друзьям этот жалкий клочок бумажки с дарственной надписью — пытался подпереть свое самолюбие… Он покупал местную газетку, читал ее от корки до корки и на кухне, во время
Не добавив больше ни слова, Фетисова поднялась и вышла.
— Как вам нравится ваша работа, Демин? — спросил Рожнов.
— Ничего работа, жить можно.
— Где вы еще в рабочее время получите столько впечатлений? Цените свою работу, Демин, — Рожнов помолчал. — Усваивают люди некие ценности, нередко ложные, чуждые им, и так привыкают к этим ценностям, что достижение их начинают считать смыслом жизни… Какое испытание для слабой психики! Ревность к вещам, знакомствам, должностям… Человека уязвляет даже чья-то щедрость, а готовность помочь вызывает скрытую ненависть… Почему? Отвечаю — чья-то откровенность доказывает, что тебя не опасаются, тебя настолько не принимают всерьез, что решаются быть откровенными с тобой, будто заранее уверены в том, что ты по своей никчемности не сможешь навредить. Вот какая философия, Демин, — если не можешь нашкодить, значит, тобой можно пренебречь. Ну ладно, оставим это… Скажите, что вы намерены делать дальше?
— Дальше? Я не прочь послать запрос в Магаданскую область. Я бы не отказался узнать, чем он там занимался, сколько зарабатывал, как тратил деньги, почему, имея высшее образование, работал бульдозеристом.
— Ну, это ясно. — Рожнов махнул рукой. — Бульдозеристы зарабатывают в несколько раз больше инженеров… И надбавки у них повыше, поскольку на воздухе работают…
— Кроме того, мне интересно, кого искали Николай и Фетисов в общежитиях Медведкова…
— Их там больше сотни, этих общежитий, — озадаченно проговорил Рожнов. — И это не какие-то там бараки, это громадные, многоэтажные, многоквартирные дома… Это город.
Демин поднялся, прошелся по кабинету, обхватив себя за плечи, постоял, раскачиваясь на носках, снова сел, нависнув над столом.
— Давайте прикинем, Иван Константинович… Николай и Фетисов искали человека и не нашли. Не нашли.
— Вы в этом уверены?
— Два дня, пока Сухов таскался за Николаем, тот продолжал поиски. Но теперь, не решаясь ходить по общежитиям, он звонил туда по телефонам. Откуда этот список? Об этом только что рассказала Наталья Анатольевна. Николай составил его у Фетисова на квартире.
— Так, — протянул Рожнов.
— Николай уехал, так и не найдя этого человека. Об этом мы знаем от Сухова. Ведь они были вместе до последней минуты, пока не расстались на железнодорожной станции где-то в Днепропетровской области. Вывод: Николай должен вернуться. Он отсидится в своей берлоге и опять приедет. Я хочу пройти с Суховым по местам их двухдневных блужданий. Не может
— Возможно. Но все это жидковато… Знаете, Демин, сколько дружинников выходит по вечерам на дежурство в одном только нашем районе? Около трехсот. Я полагаю, им не составит большого труда заглянуть в каждое общежитие района и поспрашивать — не помнят ли там разыскивающего кого-то молодого улыбчивого парня в джинсах и светлой плащевой куртке?..
Глава 13
На следующий день неожиданно позвонила Клара из молодежной газеты и начала настойчиво упрашивать Демина рассказать о следствии, поскольку, дескать, погиб их автор, погиб, по всей видимости, от руки злодея, и написать об этом просто необходимо — кто знает, не собирал ли он в тот роковой вечер материал для заметки.
— Могу вас заверить, что он не собирал материал, — пробурчал Демин в трубку.
— Разве вы можете знать наверняка, что вам пригодится в следствии, а что нет, какая деталь окажется существенней других? — Девушка улыбалась. — Так и в нашем деле — разве мы знаем, что потом выльется в очерк, а что…
— Насколько мне известно, Фетисов не писал очерков?
— Мы их не публиковали, но он их писал охотно.
— Клара, простите меня, но почему вы вдруг заинтересовались судьбой Фетисова? Талантами он не блистал и, как мне помнится, не вызывал у вас ничего, кроме жалости и скуки, разве нет?
— Но это было когда! — воскликнула Клара, и Демин почти увидел ее тонкую фигуру, облегающий свитер, короткую прическу. — Ведь вы мне не сказали, что он погиб!
— Но человек-то не изменился! Как был Фетисов, так и остался Фетисов. И мнение о нем у вас вряд ли изменится…
— Оно уже изменилось! — категорически заявила Клара.
— Так быстро?
— А вы не смейтесь, Валентин Сергеевич! Дело не в Фетисове и не во мне. Если раньше на всем его облике был налет шутовства и бездарности, но теперь он в трагической рамке! Его лицо полно скорби.
— И вы напечатаете те его заметки, над которыми раньше смеялись?
— Кто знает, может быть. В этом наш долг перед погибшим коллегой!
— А живому Фетисову вы ничего не были должны?
— Живому? Нет. Живые сами могут отстоять себя, а за мертвых надо заступаться, их надо жалеть, говорить о них приятные слова, воздавать по заслугам и даже чуть больше.
— Живые в этом не нуждаются? — грустно спросил Демин.
— Нет! — засмеялась Клара. — У живых есть другие радости.
— Если я правильно понял, Фетисов вам интересен как тема для материала? — спросил Демин.
— Совершенно верно. А вам? Вам он тоже интересен лишь как тема расследования. Собственно, даже не Фетисов, а некая куча понятий, мнений, суждений, нечто зыбкое, неопределенное, не имеющее четких форм, границ… Я права?
— Возможно. Но что касается следствия… Позвоните Рожнову.
Демин положил трубку, взглянул на часы. С минуты на минуту должен был подойти Сухов и провести по всем местам его блужданий с Николаем. Затея была не больно хороша, но Демину ничего не оставалось — время-то шло…