Ошибка
Шрифт:
Останавливается в Мейвилле вечером, когда небо затягивают тучи с желтыми брюхами. Круглосуточный и, очевидно, единственный маркет неприветливо смотрит грязными стеклами глаз. Малия толкает дверь и понимает, что сил еле хватает даже на это (будто снова в Айкене).
Проходит мимо витрин, видя, как впали щеки. Она выглядит ужасно и знает, что не конец, что будет хуже, если переживет.
Малия не смотрит дальше застывшей стрелки на часах, потому что будущее - роскошь не для нее. Она теряет силу и теряет себя. Ту, которая
которая хочет жить.
Края дыры в груди кровоточат чуть меньше, потому что ей все равно теперь, потому что она устала.
– Малия?
Она видит Криса, который вдруг оказывается рядом. В математике профан, но знает, что вероятность встречи была нулю равна.
Он не спрашивает, что делает здесь. Не говорит про мешки под глазами и искусанные до крови губы. Не смотрит удивленно. Просто обнимает и ведет на парковку, а после также просто усаживает на диван в крошечной белой квартирке с облупившейся краской на стенах.
У Малии сил нет, чтобы сопротивляться. (Вообще ничего нет).
Крис улыбается устало, наливает чай и садится напротив. Ждет, что сама все расскажет.
– Я беременна. От Стайлза. И мне придется убить вас, если скажете им, где я.
– Не скажу.
У него сердце бьется ровно: не лжет. И, кажется, не удивлен. Ничем абсолютно.
– Тебе надо поспать, Малия.
Крис протягивает плед и дарит улыбку, как маленькой девчонке. А затем уходит, и Малия слышит только, как хлопает входная дверь.
Она просыпается утром от звука шипящего масла и стука капель в окно. Но не помнит, как засыпала, хоть убейте.
– Что вы вчера подмешали в чай?
– щетинится, как собака, застывая на пороге кухни.
– Ничего, - и опять говорит правду.
– Зачем помогаете мне?
– Потому что тебе нужна помощь.
Крис выкладывает яичницу на пластиковую тарелку и двигает к ней.
– Нет, не нужна, - она рычит, но все равно подходит ближе, хватая вилку.
– Ты не обязана доверять мне, Малия.
– Я и не доверяю.
Она смотрит исподлобья, и Крис убеждается в том, что она сама еще ребенок, и знает, что должен оградить и помочь, потому что не справится. И тогда он говорит:
– Если ты хочешь спасти друзей, постарайся для начала понять себя.
========== чувствует ==========
Его звонок перенаправлен в автоматическую систему голосовых сообщений.
“Привет, меня сейчас нет на месте.”
Звуковой сигнал.
“Это Стайлз. Каждый день я прихожу к твоему отцу, и мы вместе ждем. Прошел месяц. Что-то происходит, и я уверен, что только ты сможешь объяснить мне. Вернись, просто
возвращайся назад”.
//
Малия с Арджентом в пыльной квартирке живет тридцать три дня и все это время понимает себя. Она пытается понять, но ничего, правда, не выходит. Они вместе спят на диване и переходят на “ты”, и это единственное, что ясно, что вроде как не
Но теперь она чувствует, как он растет, как прогрызает себе путь волчьими зубами, которых быть не может. И видит распухший живот, растянувшийся, будто шар, и скрывает его за арджентовскими футболками. Не такой большой, как говорят, но круглый и нелепый, ужасно нелепый.
Крис называет его нескладным “ребенок”, и Малия скалится по-волчьи, чтобы он заткнулся. Между ними пропасть в тридцать лет, но он не строит из себя папочку, а она не вешается на шею, поэтому как-то живут, и обоих это устраивает.
Его люди передают, что видели Волчицу на границе с Мексикой, и в запасе остается времени больше, чем изначально, чем в принципе требовалось, поэтому стремление убить в подкорке заседает маниакальным и нездоровым почти. Крис ее не осуждает, но у него взгляд всякий раз, когда об этом, устало-досадливый.
Ее по-прежнему и без изменений тошнит, и Арджент утрами/днями/ночами подставляет ведро, как должное, - это вроде немого соглашения. А еще она впервые улыбается. И говорит обычное, но для них важное:
– Спасибо.
И он улыбается в ответ.
Малия не знает, когда он становится не главной, но нужной теперь уже частью; когда берет шпатель из простых слов и выравнивает края-стены; когда открывает в груди дверь и заходит без стука. Крис помогает, да.
Но пустота ночами стены монолитные дробит все равно. Ему не заполнить, потому что Стайлз внутри. И тот, кого он после себя оставил. Малия боится, что к нему привыкнет, что он забьется гребанной необходимостью, кислородом, без которого умирают.
У нее дыра вместо сердца в форме Стайлза и их ребенка. Которого не должно было быть.
Она убегает ночью. Без сапог, куртки и Криса. Врывается в тьму, под дождь и бежит, бежит вперед, а, может, назад, но не останавливается, не оглядывается, сбивая ступни, разрезая трещинами на асфальте. Убегает и совершает очевидную в фатальности ошибку: сталкивается с Волчицей. Нос к носу, и ретироваться, конечно, не успевает. Там, в Мексике, была не она, но вряд ли уже скажет об этом Крису.
– Я следила за каждым твоим шагом, милая, - у нее оскал, не улыбка.
– И я дала тебе достаточно времени, чтобы попрощаться с щенком.
Малия рычит, выпускает когти, потому что она сука, потому что гнить под землей должна.
– А еще этот мальчишка. Стайлз. Кажется, это его?
Клетчатая рубашка летит в руки, и Малия успевает уловить, почувствовать, вспомнить, пока дождь не заглушает.
(запах).
Она бросается вперед, рвет, полосует грудь, руки, на секунду заминается и в следующую разбивает стену, рушит, осыпаясь сколотыми краями, как бетон.
Плечо вывихнуто наверняка, но она поднимается и снова рычит, сквозь боль, которая через кровоточащие края, через Стайлза, через весь ее картонный мир.