Ошибки, которые мы совершили
Шрифт:
Сэндри вскакивает. Обнимает меня, крепко прижимает к себе, взвизгнув от восторга. Я стою словно каменная.
– Ты поступила! – Она отходит, радость захлестывает ее, пока не приходит осознание. Сча- стье у нее на лице застывает. – Я так тобой горжусь.
– Спасибо, – отвечаю я, но это звучит фальшиво. Не хочу, чтобы она гордилась и думала, будто я поступила ради нее. – Я получила гранты, финансовую помощь и стипендию. – Хочу, чтобы она знала: я сделала все сама.
– Я так тобой горжусь, – повторяет она, и на этот
– Вы с Такером в одном университете! – Бен качает головой, положив руку на плечо Сэндри. – Нас ждет тот еще кошмар, – шутит он.
– Не могу поверить, что Кортни мне не сказала, – бормочет она. – А ты… – Сэндри прокашливается. – Твой отец знает?
Я делаю глубокий вдох, но в комнате совсем не осталось кислорода.
– Нет. Я с ним не говорила.
Ее мозг пытается сосчитать, сколько времени прошло с тех пор, как я получила письмо о поступлении, и как давно, получается, состоялся мой последний разговор с отцом.
– Он будет рад за тебя, когда ты с ним увидишься. Знаю, папа по тебе скучает.
Мне хочется ей сказать, что ему не пришлось бы скучать по мне, если бы она не отправила меня в Калифорнию. Колледж просто станет очередной байкой, которую он будет рассказывать, чтобы они считали его хорошим отцом, словно он выполнил родительский долг.
– Ага, – говорю я, просто чтобы она не стала спрашивать.
Мне нужен воздух.
Стеклянные двери выходят к озеру за домом, и каждый шаг по траве словно заземляет. Мои воспоминания впитываются в газон, подобно дождю, и я знаю, что они могли бы вырваться из меня тысячей лезвий, если бы захотели. Я провожу столько времени, глядя на воду, что уже не могу сказать, где заканчивается она и начинаюсь я.
Мои ноги свисают с края пирса, и я не поднимаю глаз, пока не слышу шаги по доскам. Рядом со мной садится Диксон, его ботинки едва не касаются воды. Он протягивает мне фляжку, но сам смотрит вперед.
– Офицер Олбри, – усмехаюсь я, – а другие копы знают, что вы пренебрегаете законом?
– Ой, помолчи уж! Знаю, что вы постоянно пили с Истоном, так что считай это ритуалом возвращения домой.
Я отпиваю маленький глоток, алкоголь обжигает мне горло.
– Кажется, Такер счастлив.
– Он счастлив! – Это правда. Такеру подходит Калифорния. Там никто не просит его объясняться. Он может жить без ярлыков – так, как сам предпочитает. Сэндри всегда говорила своим детям, что они должны быть такими, какими хотят, даже если это что-то, не поддающееся определению.
– До сих пор не понимаю, почему Такер – единственный, на кого ты не злишься. Я… спрашивал его, даже обвинял в том, что он рассказывает тебе про нас всякие гадости. Про Истона, – кажется, ему неловко, что пришлось зайти так далеко.
Меня охватывает чувство вины за то, что я рассорила Такера с семьей.
Я отвечаю, глядя на фляжку.
– Такер обиделся?
Диксон
– Ага! Почувствовал себя преданным, что мы вообще до такого додумались. Вас с ним всегда связывала какая-то странная дружба.
Я снова поднимаю фляжку, словно она способна придать мне смелости, чтобы произнести вслух его имя.
– Не страннее, чем дружба между мной и Истоном.
– Нет, – он качает головой, – с Истоном вы были такими, какие есть. В этом всегда присутствовал смысл.
Мои ногти оставляют глубокие следы на деревянных досках, и я вдавливаю их еще сильнее.
– Пока не пропал.
– А, – он забирает у меня фляжку и отпивает, – так вот какой полет нас ждет.
Нас находит Такер и садится по другую сторону от меня. Впервые за долгое время я чувствую умиротворение. Оно слабое, но оно есть. Я передаю фляжку Такеру.
Он отпивает глоток и кривится.
– И сколько ему уже?
– Алкоголь не портится. – Диксон тянется через меня, чтобы отобрать спиртное у Такера.
– Вряд ли это правда, – говорит Такер и слегка откидывается, опершись на ладони.
Мы сидим в тишине. Я не хочу возвращаться в дом. Не хочу подниматься наверх. Не хочу ложиться спать.
Диксон первым нарушает молчание:
– Дилан Кимбл подал заявление на стажировку на нашем участке.
У меня вырывается стон.
– Тот самый Дилан Кимбл? – со смехом спрашивает Такер. – Он нас по-прежнему ненавидит?
Диксон фыркает.
– Меня он не ненавидит. Пришел и попросил у меня рекомендацию, явно намекая, что я должен ему услугу из-за инцидента.
– Инцидента, – смеется Такер, – он получил по заслугам.
Я влюбилась в Дилана, когда мне было четырнадцать лет. Это скорее была идея о парне, потому что мы с ним почти не разговаривали. Но он пригласил меня на вечеринку, а потом поцеловал там Райли Бейкер. Мне пришлось идти домой пешком. Одной.
У меня внутри все сжимается от чувства вины.
– Ему пришлось потратить остаток лета на перекрашивание дома.
– Мы не виноваты, что он не смыл яйца. – Диксон пожимает плечами.
Такер улыбается во весь рот.
– У них на деревьях наверняка еще где-то даже осталась туалетная бумага.
Диксон дает ему пять у меня над головой.
Теперь и я улыбаюсь, вспоминая ту жаркую летнюю ночь. Истона, вытирающего мои слезы и угрожающего убить Дилана. Такера, достающего яйца и туалетную бумагу. Диксона, обычно олицетворяющего голос разума, заводящего машину со словами:
– Тебе станет легче, если ты что-нибудь бросишь.
Я и правда почувствовала себя лучше, когда каждый дюйм двора Дилана покрылся яичным желтком и двухслойной туалетной бумагой. Но не потому, что паршивцу пришлось это убирать, а потому, что мальчики хотели меня защитить. Пусть и всего лишь от туповатого придурка. Они были на моей стороне, и это было так приятно.