Ошибки, которые мы совершили
Шрифт:
– Проклятье! – продолжила миссис Олбри, наклоняясь к Такеру. – И какого черта ты это сделал?
– Он прочитал мои стихи, – ответил Истон, едва сдерживая свою ярость.
Его стихи. Я не знала, почему это так важно, но поняла, что его мать знает, потому что с ее лица исчез гнев.
– Это не дает тебе права бить других, – вздохнула Сэндри, переводя взгляд с Такера на нас. – Ступайте отсюда. Идите в другую комнату и ждите там, когда я за вами приду.
Через час ни у кого не останется и следа от гнева, но пока он еще ярко горел,
Дятел.
– Почему именно я должен уходить? – возмутился Истон.
– Потому что Такер лежит на полу. Уйди, пока я не уложила тебя рядом с ним.
На кухне Диксон выливал темное тесто в смазанную маслом форму.
– Если из-за вашей ссоры у меня не получатся брауни…
Истон поднял палец и провел им по поверхности теста. Диксон замер от шока. Тесто выглядело аппетитно, и я, улыбнувшись, сделала то же самое, а потом сунула палец в рот.
По лицу Диксона было отчетливо видно, что он считает нас предателями.
– Вы заразитесь сальмонеллой и умрете, а я прочитаю на ваших похоронах все эти стихи! – Он застонал, пытаясь пригладить следы, оставленные в его творении нашими пальцами. – Просто уйдите домой к Элвис.
– К Эллис, – поправила я, – больше по привычке.
– Эллис не нравится, когда к ней кто-то приходит, – сказал Истон, глядя на злополучную тетрадь. – Пойдем ко мне в комнату! – Пока мы поднимались по лестнице, он громко топал от досады.
Я тем временем прокручивала в голове слова Истона. Оказавшись в тишине его комнаты, я спросила:
– С чего ты это взял?
– Что взял? – переспросил Истон, слушая меня вполуха. Он сунул тетрадь в шкаф.
– Обо мне.
– Что – о тебе?
– О моем доме. Почему ты так сказал Диксону?
Истон, кажется, понял: что-то не так. Он смущенно прикусил губу.
– Что случилось?
– Почему ты сказал, что мне не нравится, когда ко мне домой кто-то приходит?
Он посмотрел на дверной проем, вероятно, ожидая помощи от матери, а потом повернулся ко мне:
– Потому что тебе не нравится. – Его тон подразумевал, что это очевидно. Точно так же люди говорили с моей матерью, когда она вела себя неразумно и невежливо.
Я стиснула зубы.
– Я никогда такого не говорила.
– Ну а еще ты никогда не приглашала меня к себе, – ответил Истон, подстраиваясь под мой сердитый тон, но затем сразу же расслабился. – Это нормально, если ты не хочешь, чтобы к тебе кто-то приходил.
Но это было не так. Он ошибался.
Сжав руки в кулаки, я пошла вниз по лестнице. Истон последовал за мной. Теперь пришел мой черед сердито топать. В столовой я затолкала учебники в сумку.
– Эл, не уходи. Я не… – начал Истон.
Но я не дала ему договорить.
– Пошли! – я протянула ему руку.
– Куда?
– Ко мне домой.
Истон уставился на меня. Заметно было, что в нем борются смущение и любопытство. Я спрашивала себя, разрешит ли ему Сэндри и
Истон пожевал губу, а потом вздохнул.
– Ладно.
Облегчение от того, что я добилась своего, тут же сменилось тяжелым предчувствием того, что может случиться.
Истон собирался ко мне в гости.
Он собрал учебники и махнул, чтобы я выходила. Мы шли молча, без привычных разговоров о школе и друзьях. Лишь слышались звуки шарканья нашей обуви. Когда показался мой дом, я увидела, что гараж закрыт и маминой машины нет. Неясно, как скоро мама вернется. Она уехала еще вчера, и время ее возвращения непредсказуемо.
На крыльце лежала груда шлакоблоков, местами покрытых черной сажей, – о них тушили сигареты. Я открыла дверь, и в нос мне ударил затхлый воздух и застоявшиийся запах «Мальборо Редс». Я спрашивала себя, почувствовал ли это и Истон. Оранжевый диван истерся до грязно-коричневого в том месте, где обычно сидела и курила мать. На приставных столиках стояли пивные бутылки, а на плите – бумажная форма с едой для разогрева в микроволновке, которой мы вчера ужинали.
Я взглянула на Истона, осматривавшего комнату.
– Хочешь воды? – Больше мне нечего предложить.
– Нет, спасибо! – Он держал руки в карманах, словно боялся к чему-нибудь прикоснуться, окидывая взглядом мой дом.
Мы были не просто бедными, но еще и нечистоплотными.
– А где твоя мама? – спросил он.
– Уехала.
– А когда вернется?
Я не ответила.
– Кажется, она уехала очень давно, – добавил он.
Я пожала плечами, и мы пошли в мою комнату. Выцветшая желтая мебель и незаправленная постель теперь казались мне какими-то другими, но взгляд Истон даже не остановился на них – он рассматривал стены.
Они были плотно заклеены фотографиями разных мест со всего мира. Я вырезала их из путеводителей. Фото висели на прозрачных гвоздиках из долларового магазина, делая стены почти текстурированными. Рядом с каждым снимком я написала по два слова на языках, соответствующих местности на фотографи.
– «Ола. Грасиас», – Истон провел пальцем по краю бумаги, вслух читая слова.
– «Привет и спасибо», – перевела я, нервно переступая по ковру.
Истон стоял посреди комнаты и переводил взгляд с одной фотографии на другую.
Я ногой запихнула под кровать кучку одежды в надежде, что Итон не увидит лежавшее сверху нижнее белье. По-прежнему держа руки в карманах, он наклонился к вырезке с подчеркнутыми словами.
– Пляжи Таиланда, – громко произнес он. – Саваддии ка.
– Ты бы сказал «саваддии кхрап», потому что ты мальчик. – Я пыталась не ежиться от неловкости, пока он рассматривал стены. – О чем ты думаешь? – спросила я.
– «Гутен таг», – прочитал он, а потом тихо рассмеялся и наклонился к книгам, сложенным у стены. – Что это?