Ошибки наших звезд[любительский перевод]
Шрифт:
Мы съели ланч с его родителями за обеденным столом. Сендвичи с арахисовым маслом и джемом и вчерашняя спаржа. Гас не ел. Я спросила, как он себя чувствует.
— Превосходно, — сказал он. — А ты?
— Хорошо. Что делал вчера вечером?
— Я много спал. Я хочу написать для тебя сиквел, Хейзел Грейс, но я все время безумно устаю.
— Ты можешь просто рассказать его мне, — сказала я.
— Ну, я остановился на своем до-Ван Хаутенском анализе Голландца с тюльпанами: не мошенник, но и не такой богатый, как заставляет поверить.
— А что насчет мамы Анны?
— Здесь у меня еще
— Зачем тебе нужна обожаемая публика, когда у тебя есть я? — задала я вопрос.
— Хейзел Грейс, когда ты так очаровательна и физически привлекательна, как я, то тебе достаточно легко завоевать людей, которых ты встречаешь. Но заставить незнакомцев любить тебя… вот это задача.
Я закатила глаза.
После ланча мы вышли на задний двор. У него все еще было достаточно сил, чтобы самому толкать кресло и тянуть миниатюрные колесики, чтобы переехать через порог входной двери. Все еще атлетичный, несмотря ни на что, благословленный равновесием и быстрыми рефлексами, которые не смогли победить даже обильные наркотики.
Его родители остались внутри, но когда я бросала взгляд назад, в столовую, они постоянно смотрели на нас.
Мы в тишине посидели там минуту, а потом Гас сказал:
— Иногда мне хочется, чтобы у нас были те качели.
— Качели из моего двора?
— Да. Моя ностальгия настолько беспредельна, что я способен скучать по качелям, которых моя задница даже никогда не касалась.
— Ностальгия — это побочный эффект рака, — сказала я ему.
— Нее, ностальгия — побочный эффект умирания, — ответил он. Над нами дул ветер, и тени от веток выстраивались на нашей коже. Гас сжал мою руку. — Это хорошая жизнь, Хейзел Грейс.
Мы вернулись вовнутрь, когда ему понадобились лекарства, которые закачивались в него вместе с питательным раствором через желудочную трубку, кусок пластика, исчезающий в его животе. Какое-то время он сидел тихо, практически отключившись. Его мама хотела, чтобы он прилег, но он качал головой, когда она это предлагала, так что мы позволили ему сидя дремать в его кресле.
Его родители смотрели старое видео с Гасом и его сестрами — они были примерно моего возраста, а Гасу было около пяти. Они играли в баскетбол около какого-то дома, и даже несмотря на то, что Гас был совсем крохой, он вел мяч, обегая своих смеющихся сестер, будто родился с ним. Это был первый раз, когда я видела его играющим в баскетбол.
— Он был хорош, — сказала я.
— Жаль, ты не видела его в старшей школе, — сказал его папа. — Стал играть за команду университета.
Гас пробормотал:
— Могу я пойти вниз?
Его родители спустили коляску по лестнице, оставив Гаса в ней, и эти сумасшедшие удары о ступени были бы опасны, если бы опасность сохраняла свою существенность. Они оставили
Когда я приблизилась к его лицу настолько близко, что касалась его носом и могла увидеть только его глаза, я перестала чувствовать, что он болен. Мы целовались какое-то время, а потом просто лежали вместе, слушая одноименный альбом The Hectic Glow, и, в конечном счете, заснули, словно объемное переплетение трубок и тел.
Позже мы проснулись и переставили армаду подушек так, чтобы мы удобно могли сидеть у края кровати и играть в Карательную миссию 2: Цену рассвета. Я лажала, конечно же, но мой проигрыш помогал ему: становилось легче красиво умереть, прыгнуть на снайперскую пулю и пожертвовать собой ради меня или убить часового, который готовился меня застрелить. Какое удовольствие он получал, спасая меня. Он кричал: «Ты не посмеешь убить мою девушку, Международный террорист сомнительной национальности!»
Мне вдруг в голову пришла идея притвориться, что я задыхаюсь, чтобы он смог ударить меня под диафрагму. Может, так он смог бы освободиться от страха, что его жизнь прошла и была потеряна не ради великого добра. Но потом я представила, что ему не хватит физических сил, чтобы встряхнуть меня, а мне придется открыть, что это была хитрость, и последует взаимное унижение.
Чертовски трудно удерживать достоинство, когда восходящее солнце слишком ярко отражается в твоих закрывающихся глазах, и вот о чем я думала, пока мы охотились на плохих парней в руинах города, который никогда не существовал.
Наконец, зашел его папа и потащил Гаса обратно наверх, и в прихожей, под Ободрением, говорящим мне, что Друзья — навсегда, я присела, чтобы поцеловать его на ночь. Я вернулась домой и поужинала с моими родителями, оставив Гаса съесть (и вытошнить) свой собственный ужин.
Немного посмотрев телик, я пошла спать.
Я проснулась.
Около полудня я опять поехала туда.
Глава семнадцатая
Однажды утром, через месяц после возвращения из Амстердама, я поехала к нему домой. Его родители сказали мне, что он все еще спал внизу, поэтому я громко постучала в дверь перед тем, как войти, а потом позвала: «Гас?»
Я нашла его бормочущим на языке собственного создания. Он описал кровать. Это было ужасно. Я даже не смогла смотреть. Я просто криком позвала его родителей, и они спустились, а я пошла наверх, пока они его чистили.
Когда я вернулась вниз, он медленно очухивался от наркотиков, чтобы начать мучительный день. Я поправила подушки, чтобы мы могли сыграть в Карательную миссию на голом матрасе без простыней, но он был такой усталый, что лажал практически так же, как я, и мы не могли пройти пяти минут без того, чтобы быть убитыми. Больше не было красивых героических смертей, только невнимательные.