Осип Мандельштам и его солагерники

Нерлер Павел

Репрессия у Хитрова — какая-то многоэтажная. Сажали его дважды — в 1936 и 1938 гг. и оба раза за антисоветскую агитацию, причем за одну и ту же [382] . Впервые его арестовали еще в 1936 году, 26 апреля. Он тогда проживал на подмосковной станции Окружная, улица Верхние Лихоборы, 32, и учился на первом курсе педагогического института.

Областной следователь Марков «шил» ему и еще троим студентам «профашистские разговоры» — «антисоветскую группу» и «антисоветскую агитацию», то есть статьи 58.10 и 58.11. Но другой следователь, младший лейтенант гб Смирнов, не найдя связи между Хитровым и остальными, 7 июня переквалифицировал его дело в отдельное производство № 578 [383] . Зато само следствие он провел наступательно: трое свидетелей дали

показания против Хитрова, пересказывая его речи на занятиях политкружка. Он-де сравнивал политику Гитлера, разрывающего государственные договоры, с политикой Ленина в 1918 году (свидетели Малявин и Шнейдерман), сетовал на малость стипендии и иронизировал по поводу слов Сталина о том, что жить стало веселей, зато очень хвалил Гитлера (свидетель Владимирский, повторивший это и на очной ставке с Хитровым). 10 июня дело Хитрова было передано Смирновым в спецколлегию Мосгорсуда. Однако суд, под председательством В. Ф. Подылова, состоялся 6 сентября 1936 года и, сочтя обвинение недоказанным, оправдал строптивого Хитрова!

382

Сохранились и два следственных дела: ГАРФ. Ф. Р-10035. Дело Л-839 и П-49535 (соответственно, за 1936 и 1938 гг.).

383

Во время следствия коллективное дело имело № 361.

Но 27 апреля 1938 года, ровно спустя два года и один день после первого ареста Хитрова, уже третьекурсника, арестовали вновь. Вбросив в следствие новых свидетелей (в частности, Трофимова и Кулакова [384] ) и обвинения в террористических высказываниях в адрес руководителей партии и правительства, а также сопоставление договора между СССР и Монголией с гитлеровскими аннексиями, Хитрова на этот раз осудили.

Принимай работничка, Колыма!

384

Несловоохотливый К. Е. Хитров рассказывал членам своей семьи, что у одного из стукачей был и личный мотив: оба ухаживали за одной и той же девушкой.

На Колыме

На Колыме Хитров-младший отбыл не один, а целых три срока: самый первый — пять лет — истек 29 апреля 1943 года, второй — тоже пять лет — достался совсем легко, даже без суда: не спросив его мнения, страна просто оставила его, номинально свободного человека, на Колыме — в силу обстоятельств военного времени, а третий — и снова пять лет — ему впаяли в начале 1948 года.

О первой «пятилетке» он отозвался так — «тяжелейшие года»: «Многих людей, ехавших сюда, как я, до меня, со мной и после, уже нет. Моя молодость и здоровье перебороли все тяжелое» [385] . В какой-то момент способности недоучившегося учителя физики и математики были оценены, и Хитрова взяли на работу в бухгалтерию [386] механических мастерских Чай-Урьинского горнопромышленного управления в поселке золотодобытчиков Нексикан, что на правом берегу реки Берелех в Сусуманском районе (тогда — Хабаровского края). Ох, и суровые же это места — с чередованием вечного дня и вечной ночи, с морозами за 50 и даже за 60 градусов! Они вдохновили Хитрова на такое, например, описание колымской природы в одном из писем во Фряново:

385

В письме родным от 31 декабря 1951 г.

386

Сначала старшим бухгалтером, потом заместителем главного бухгалтера.

«Сейчас 4 часа (у вас 8 часов утра) — уже вечер. Кругом однообразные сопки, покрытые снегом. Мороз настолько силен, что когда дышишь ртом, раздается какой-то звенящий шум, похожий на звук, издаваемый пустой стеклянной банкой, в которую дуют. Организация теплого жилья это основной вопрос на Колыме. Топящаяся печка — колымская поэзия. Зимой здесь даже звери не живут, волки и те убегают на юг <…>» [387] .

О второй «пятилетке» сам Хитров пишет так:

387

Из

письма родным от 19 ноября 1943 г.

«…С 1943 по 1948 год я работал по вольному найму в тайге, вдалеке от жизненных центров. <…> В военное время отсюда почти никого не отпускали, потом же я много раз настойчиво обращался к начальству с просьбами и требованиями об отпуске меня с работы и выезде в центральные районы страны. Мне все обещали; вот-вот едет замена. Весной говорят — поедешь осенью, осенью — в начале навигации следующего года. Меня обманывали, и, следовательно, я вас обманывал» [388] .

388

В письме родным от 31 декабря 1951 г.

Видимо, Хитров достал НКВД своими обращениями, и на него состряпали дело, надолго снимавшее вопрос об отпуске его «с работы и выезде в центральные районы страны». Хитрова судили вместе с начальником крупного разведрайона за то, что они прикрыли начальника материально-хозяйственной части этого управления, ограничившись списанием с него причиненного ущерба и снятием с работы, но не передав дело в органы. По 109-й статье — злоупотребление служебным положением — партийному начальнику дали год, а беспартийному бывшему зэку — пять.

Всю свою третью «пятилетку» Хитров отработал бесконвойно, старшим или главным бухгалтером — первые два года в Сусуманской райбольнице, а третий — там же, в геолого-разведочном управлении. Заработок (примерно 750 рублей в месяц) рассчитывался в половину от оклада вольнонаемного, но на сравнительно нормальное питание этого хватало. Тем не менее в 1950 году Хитров тяжело болел — крупозным воспалением легких. От неправильной дозировки раствора хлористого кальция при уколе образовался некроз руки, долго не проходивший, но потом зажило.

С учетом всех зачетов за отличный труд пять лет «истекли» 12 сентября 1951 года, но необходимые бумаги из Магадана, понятное дело, задержались, и Хитрову пришлось еще раз зимовать на Колыме. Зиму он провел снова в Нексикане, устроившись по вольному найму в местное управление, где его хорошо знали и где жил его приятель, знакомый еще по институту.

Возможно, им был Борис Алексеевич Лозовой (6 августа 1915 года, Махачкала — 3 февраля 1976 года, Москва). Он учился в том же институте, что и Хитров, но на 2-м курсе литературного факультета. Как видно из его следственного дела [389] , Лозовому шили участие в «боевой террористической группе» (или, в другом месте, в «эсеровской повстанческо-террористической группе»), готовившей теракт против руководителей партии и правительства. Какой именно? Выстрел из револьвера по Мавзолею на демонстрации 7 ноября 1937 года, осуществить каковой замысел помешал только свет прожекторов (это на дневной демонстрации!). В группу его завербовал ее руководитель — Б. Л. Розенфельд. Были у Лозового и отягчающие обстоятельства: арестованный (10 сентября 1937 года) отец да еще брат Юрий — строитель по профессии и эмигрант (стало быть, белоэмигрант).

389

ГАРФ. Ф. Р-10035. Дело № П-22721 в пяти тт. Т. 1.

В 1955 году Лозового реабилитировали, он со временем стал кандидатом педагогических наук, редактором издательства «Молодая гвардия» и действующим литератором — автором книг «Комсомольская поэзия» (1969), «Золотая Колыма» (1972), «Верность» (1974), «Азимут» (1981) и др.

С Лозовым и еще одним «колымским» другом — Цховребовым (о нем, кроме фамилии, ничего не известно) — Хитров иногда встречался, и тогда они, все трое, уединялись и предавались воспоминаниям.

После Колымы

Вернувшись из своей 15-летней «отлучки», Хитров некоторое время работал счетоводом и бухгалтером. Одновременно он восстановился на физико-математическом факультете Московского областного педагогического института. Доучившись и закончив институт с отличием, он был принят на работу во Фряновскую вечернюю школу рабочей молодежи. Лидер по характеру, он тем не менее был очень удивлен, когда в 1966 году его вызвали в Щелковское РОНО и предложили стать директором этой школы: в этой должности он проработал — и очень успешно — 15 лет.