Осип Мандельштам. Сочинения

Мандельштам Осип Эмильевич

4 – 8 января 1934

Стихи памяти Андрея Белого

Голубые глаза и горячая лобная кость -Мировая манила тебя молодящая злость.И за то, что тебе суждена была чудная власть,Положили тебя никогда не судить и не клясть.На тебя надевали тиару – юрода колпак,Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек:Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец...Конькобежец и первенец, веком гонимый взашейПод морозную пыль образуемых вновь падежей.Часто

пишется казнь, а читается правильно – песнь,Может быть, простота – уязвимая смертью болезнь?Прямизна нашей речи не только пугач для детей -Не бумажные дести, а вести спасают людей.Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,Налетели на мертвого жирные карандаши.На коленях держали для славных потомков листы,Рисовали, просили прощенья у каждой черты.Меж тобой и страной ледяная рождается связь -Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.Да не спросят тебя молодые, грядущие те,Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте...

10 – 11 января 1934

10 января 1934

Меня преследуют две-три случайных фразы,Весь день твержу: печаль моя жирна...О Боже, как жирны и синеглазыСтрекозы смерти, как лазурь черна.Где первородство? где счастливая повадка?Где плавкий ястребок на самом дне очей?Где вежество? где горькая украдка?Где ясный стан? где прямизна речей,Запутанных, как честные зигзагиУ конькобежца в пламень голубой,-Морозный пух в железной крутят тяге,С голуботвердой чокаясь рекой.Ему солей трехъярусных растворы,И мудрецов германских голоса,И русских первенцев блистательные спорыПредставились в полвека, в полчаса.И вдруг открылась музыка в засаде,Уже не хищницей лиясь из-под смычков,Не ради слуха или неги ради,Лиясь для мышц и бьющихся висков,Лиясь для ласковой, только что снятой маски,Для пальцев гипсовых, не держащих пера,Для укрупненных губ, для укрепленной ласкиКрупнозернистого покоя и добра.Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,Кипела киноварь здоровья, кровь и пот -Сон в оболочке сна, внутри которой снилосьНа полшага продвинуться вперед.А посреди толпы стоял гравировальщик,Готовясь перенесть на истинную медьТо, что обугливший бумагу рисовальщикЛишь крохоборствуя успел запечатлеть.Как будто я повис на собственных ресницах,И созревающий и тянущийся весь,-Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицахЕдинственное, что мы знаем днесь...

16 января 1934

***

Когда душе и то'ропкой и робкойПредстанет вдруг событий глубина,Она бежит виющеюся тропкой,Но смерти ей тропина не ясна.Он, кажется, дичился умираньяЗастенчивостью славной новичкаИль звука первенца в блистательном собраньи,Что льется внутрь – в продольный лес смычка,Что льется вспять, еще ленясь и мерясьТо мерой льна, то мерой волокна,И льется смолкой, сам себе не верясь,Из ничего, из нити, из темна,-Лиясь для ласковой, только что снятой маски,Для пальцев гипсовых, не держащих пера,Для укрупненных губ, для укрепленной ласкиКрупнозернистого покоя и добра.

Январь 1934

***

Он дирижировал кавказскими горамиИ машучи ступал на тесных Альп тропы,И, озираючись, пустынными брегамиШел, чуя разговор бесчисленной толпы.Толпы умов, влияний, впечатленийОн перенес, как лишь могущий мог:Рахиль глядела в зеркало явлений,А Лия пела и плела венок.

Январь 1934

***

А

посреди толпы, задумчивый, брадатый,Уже стоял гравер – друг меднохвойных доск,Трехъярой окисью облитых в лоск покатый,Накатом истины сияющих сквозь воск.Как будто я повис на собственных ресницахВ толпокрылатом воздухе картинТех мастеров, что насаждают в лицахПорядок зрения и многолюдства чин.

Январь 1934

***

Мастерица виноватых взоров,Маленьких держательница плеч!Усмирен мужской опасный норов,Не звучит утопленница-речь.Ходят рыбы, рдея плавниками,Раздувая жабры: на, возьми!Их, бесшумно охающих ртами,Полухлебом плоти накорми.Мы не рыбы красно-золотые,Наш обычай сестринский таков:В теплом теле ребрышки худыеИ напрасный влажный блеск зрачков.Маком бровки мечен путь опасный.Что же мне, как янычару, любЭтот крошечный, летуче-красный,Этот жалкий полумесяц губ?..Не серчай, турчанка дорогая:Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,Твои речи темные глотая,За тебя кривой воды напьюсь.Наша нежность – гибнущим подмога,Надо смерть предупредить – уснуть.Я стою у твердого порога.Уходи, уйди, еще побудь.

13 – 14 февраля 1934

***

Твоим узким плечам под бичами краснеть,Под бичами краснеть, на морозе гореть.Твоим детским рукам утюги поднимать,Утюги поднимать да веревки вязать.Твоим нежным ногам по стеклу босиком,По стеклу босиком, да кровавым песком.Ну, а мне за тебя черной свечкой гореть,Черной свечкой гореть да молиться не сметь.

<Февраль> 1934

Воронежские стихи

Чернозем

Переуважена, перечерна, вся в холе,Вся в холках маленьких, вся воздух и призор,Вся рассыпаючись, вся образуя хор,-Комочки влажные моей земли и воли...В дни ранней пахоты черна до синевы,И безоружная в ней зиждется работа -Тысячехолмие распаханной молвы:Знать, безокружное в окружности есть что-то.И все-таки, земля – проруха и обух.Не умолить ее, как в ноги ей ни бухай:Гниющей флейтою настраживает слух,Кларнетом утренним зазябливает ухо...Как на лемех приятен жирный пласт,Как степь лежит в апрельском провороте!Ну, здравствуй, чернозем: будь мужествен, глазаст..Черноречивое молчание в работе.

Апрель 1935

***

Я должен жить, хотя я дважды умер,А город от воды ополоумел:Как он хорош, как весел, как скуласт,Как на лемех приятен жирный пласт,Как степь лежит в апрельском провороте,А небо, небо – твой Буонаротти...

Апрель 1935

***

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:Уронишь ты меня иль проворонишь,Ты выронишь меня или вернешь,-Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож...

Апрель 1935

***

Я живу на важных огородах.Ванька-ключник мог бы здесь гулять.Ветер служит даром на заводах,И далеко убегает гать.Чернопахотная ночь степных закраинВ мелкобисерных иззябла огоньках.За стеной обиженный хозяинХодит-бродит в русских сапогах.И богато искривилась половица -Этой палубы гробовая доска.У чужих людей мне плохо спитсяИ своя-то жизнь мне не близка.