В лицо морозу я гляжу один:Он – никуда, я – ниоткуда,И все утюжится, плоится без морщинРавнины дышащее чудо.А солнце щурится в крахмальной нищете -Его прищур спокоен и утешен...Десятизначные леса – почти что те...И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.
16 января 1937
***
О, этот медленный, одышливый простор! – Я им пресыщен до отказа,-И отдышавшийся распахнут кругозор -Повязку
бы на оба глаза!Уж лучше б вынес я песка слоистый нравНа берегах зубчатой Камы:Я б удержал ее застенчивый рукав,Ее круги, края и ямы.Я б с ней сработался – на век, на миг один -Стремнин осадистых завистник,-Я б слушал под корой текучих древесинХод кольцеванья волокнистый...
16 января 1937
***
Что делать нам с убитостью равнин,С протяжным голодом их чуда?Ведь то, что мы открытостью в них мним,Мы сами видим, засыпая, зрим,И все растет вопрос: куда они, откудаИ не ползет ли медленно по нимТот, о котором мы во сне кричим,-Народов будущих Иуда?
16 января 1937
***
Не сравнивай: живущий несравним.С каким-то ласковым испугомЯ соглашался с равенством равнин,И неба круг мне был недугом.Я обращался к воздуху-слуге,Ждал от него услуги или вести,И собирался плыть, и плавал по дугеНеначинающихся путешествий.Где больше неба мне – там я бродить готов,И ясная тоска меня не отпускаетОт молодых еще воронежских холмовК всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.
18 января 1937
***
Я нынче в паутине световой -Черноволосой, светло-русой,-Народу нужен свет и воздух голубой,И нужен хлеб и снег Эльбруса.И не с кем посоветоваться мне,А сам найду его едва ли:Таких прозрачных, плачущих камнейНет ни в Крыму, ни на Урале.Народу нужен стих таинственно-родной,Чтоб от него он вечно просыпалсяИ льнянокудрою, каштановой волной -Его звучаньем – умывался.
19 января 1937
***
Где связанный и пригвожденный стон?Где Прометей – скалы подспорье и пособье?А коршун где – и желтоглазый гонЕго когтей, летящих исподлобья?Тому не быть: трагедий не вернуть,Но эти наступающие губы -Но эти губы вводят прямо в сутьЭсхила-грузчика, Софокла-лесоруба.Он эхо и привет, он веха, нет – лемех.Воздушно-каменный театр времен растущихВстал на ноги, и все хотят увидеть всех -Рожденных, гибельных и смерти не имущих.
19 января – 4 февраля 1937
***
Как землю где-нибудь небесный камень будит,Упал опальный стих, не знающий отца.Неумолимое – находка для творца -Не может быть другим, никто его не судит.
20 января 1937
***
Слышу, слышу ранний лед,Шелестящий под мостами,Вспоминаю, как плыветСветлый
хмель над головами.С черствых лестниц, с площадейС угловатыми дворцамиКруг Флоренции своейАлигьери пел мощнейУтомленными губами.Так гранит зернистый тотТень моя грызет очами,Видит ночью ряд колод,Днем казавшихся домами.Или тень баклуши бьетИ позевывает с вами,Иль шумит среди людей,Греясь их вином и небом,И несладким кормит хлебомНеотвязных лебедей.
21 – 22 января 1937
***
Люблю морозное дыханьеИ пара зимнего признанье:Я – это я, явь – это явь...И мальчик, красный как фонарик,Своих салазок государикИ заправила, мчится вплавь.И я – в размолвке с миром, с волей -Заразе саночек мирволю -В сребристых скобках, в бахромах,-И век бы падал векши легче,И легче векши к мягкой речке -Полнеба в валенках, в ногах...
24 января 1937
***
Средь народного шума и спеха,На вокзалах и пристаняхСмотрит века могучая вехаИ бровей начинается взмах.Я узнал, он узнал, ты узнала,А потом куда хочешь влеки -В говорливые дебри вокзала,В ожиданья у мощной реки.Далеко теперь та стоянка,Тот с водой кипяченой бак,На цепочке кружка-жестянкаИ глаза застилавший мрак.Шла пермяцкого говора сила,Пассажирская шла борьба,И ласкала меня и сверлилаСо стены этих глаз журьба.Много скрыто дел предстоящихВ наших летчиках и жнецах,И в товарищах реках и чащах,И в товарищах городах...Не припомнить того, что было:Губки жарки, слова черствы -Занавеску белую било,Несся шум железной листвы.А на деле-то было тихо,Только шел пароход по реке,Да за кедром цвела гречиха,Рыба шла на речном говорке.И к нему, в его сердцевинуЯ без пропуска в Кремль вошел,Разорвав расстояний холстину,Головою повинной тяжел...
Январь 1937
***
Если б меня наши враги взялиИ перестали со мной говорить люди,Если б лишили меня всего в мире:Права дышать и открывать двериИ утверждать, что бытие будетИ что народ, как судия, судит,-Если б меня смели держать зверем,Пищу мою на пол кидать стали б,-Я не смолчу, не заглушу боли,Но начерчу то, что чертить волен,И, раскачав колокол стен голыйИ разбудив вражеской тьмы угол,Я запрягу десять волов в голосИ поведу руку во тьме плугом -И в глубине сторожевой ночиЧернорабочей вспыхнут земле очи,И – в легион братских очей сжатый -Я упаду тяжестью всей жатвы,Сжатостью всей рвущейся вдаль клятвы -И налетит пламенных лет стая,Прошелестит спелой грозой Ленин,И на земле, что избежит тленья,Будет будить разум и жизнь Сталин.