Оскал Анубиса
Шрифт:
Пообещав, что следующее Рождество он обязательно будет вместе со своими любимыми домочадцами, Алекс одернул сам себя, и, встряхнувшись, отправился в ванную. Необходимо было привести себя в порядок и поздравить коллег – молодых археологов с праздником. Выпить горячего вина и откусить кусочек индейки. Енски забавно сморщил нос своему отражению в зеркале. Мысль о горячем вине в такую жару была кощунственной. Он поскреб свою бородку станком, придавая ей более благопристойный вид, и подумал о холодном яичном напитке. Гоголь-моголь был бы кстати при такой температуре. Почтенный археолог тут же отказался от этой
Запирая номер и спускаясь к завтраку, он, наконец, нашел выход из сложившейся ситуации. Профессор решил, что необходимо подать холодное белое вино, что-то вроде «Шардоне» или «Либфрауенмильх», и сладкие фрукты, которые сгладят его острую кислинку. Молодым леди должно понравиться.
Ресторан находился на первом этаже, и археолог уже собирался спуститься в гордом одиночестве, однако лифт вдруг остановился, и в кабину вошла молодая женщина. Она окинула профессора рассеянным взглядом и замерла в ожидании, напустив на себя вежливо скучающий вид. Чуть тонированные зеркала лифта множественно отразили ее фигуру.
Енски с интересом разглядывал незнакомку. На вид женщине было лет двадцать семь, однако, он не обольщался на сей счет и допускал, что ей может быть и все сорок. Умело наложенная косметика и по-европейски изящная фигура могли вскружить голову любому здоровому мужчине. На любительский взгляд профессора, в одежде незнакомки уж слишком преобладал местный колорит: скупой египетский орнамент на легкой хлопковой футболке и длинная юбка с запахом, украшенная той же квадратной юлой. Впрочем, для египтянки даже очень вызывающе. Обычно здешние женщины носят куда более традиционные наряды. Их платья-мелаи – та же разновидность мужской галабеи. Голова закутана в платок, из-под которого в восьми случаях из десяти выпирают по хомячьи круглые щеки. У этой же голова была непокрытой. Черные волосы, стянутые на затылке в тугой узел, подчеркивали точеную шею.
«Странное лицо» – подумал профессор. На первый взгляд, да и на второй тоже, все в порядке. Четкий профиль, тонкий с горбинкой арабский нос, глаза – черная слива. Но что-то царапало эстетический взор Енски-старшего. Впрочем, на этом его наблюдения прервались. Лифт лениво раскрыл свою стальную пасть, и молодая арабка выпорхнула в холл и растворилась в толпе.
Алекс прошел в ресторан и сел за столик в глубине зала. Ему нравился этот отель. Все в нем было выдержано в ровном стиле. В любимом традиционно английском стиле.
Большие окна были раскрыты, и легкий ветер лениво надувал молочно-прозрачные шторы. Солнечный свет беспрепятственно освещал половину зала. Белые скатерти и серебряные столовые приборы на столах сияли. Английская благопристойность просто сочилась изо всех щелей.
Профессор с удовольствием отметил, что зал больше чем на половину пуст. Чистенькая группа старичков-немцев уже позавтракала и организованным отрядом отправилась по команде фотографировать новую порцию достопримечательностей. Голландская молодая пара, явно молодожены, у них это написано на лицах крупными буквами, встала из-за стола и, полуобнявшись, отправилась куда-то неспешным шагом.
Официант уже подносил обычный
Археолог с сожалением вздохнул и углубился в завтрак. Русских он недолюбливал. Особенно после знаменитой одесской эпопеи. Единственные, для кого Алекс делал исключение, были его боевые товарищи Гурфинкель и Покровский.
Уже допивая кофе и просматривая последний лист «Times», он услышал приятный женский голос с мягким арабским акцентом:
– Простите, пожалуйста, профессор, я не помешаю?
Тоскливые глаза сфинксов.
Безумно красивые глаза.
А черный зрачок словно плавает в формалине.
– Чем могу быть полезен? – вежливо отозвался он.
Девушка как-то по-детски неуверенно замялась, и профессор списал свои первые негативные ощущения на сильную жару. Тем временем она продолжила:
– Меня зовут Мона. Мона Самель. Я студентка Каирского исторического университета. Читала все ваши работы…
Алекс чуть сдвинул брови.
Заметив это, она в испуге затараторила еще быстрее:
– Я восхищаюсь вами! Вы единственный человек, который полностью осознает проблему сохранения исторических ценностей от разграбления.
После этих слов Мона просто преобразилась. Внутри нее словно медленно разгорался огонь, глаза оттаяли и засияли легким безумием. В девушку словно дьявол вселился. И от этого она стала еще притягательнее. Профессор торопливо пригласил ее сеть за свой столик, чтобы не привлекать внимание персонала гостиницы. Тем временем она продолжала:
– Как жаль, что таких искренних людей, как вы, осталось так мало. Вы не представляете, профессор, как страдает мое сердце, когда я вижу, что происходит с бесценными сокровищами Долины Царей! – Девушка коснулась тонкими нервными пальцами лба, с тоской взглянула на профессора и закончила. – Какими чудовищными способами и неимоверными ухищрениями они погубили красоту, созданную нашими предками. Разрушили святые места.
Она опустила голову и глубоко вздохнула. Енски-старший с ужасом стал подозревать, что она сейчас расплачется. Однако англичанин ошибся. Мона подняла голову и взглянула на него. Алекс даже смутился, в ее глазах откровенно читался сексуальный призыв. И, что было более удивительным, чуть прикрыв глаза, она улыбалась. Молодая женщина прекрасно отдавала отчет своим действиям. Уже тихо, властно приковав к себе зачарованный взгляд Енски, чуть хриплым шепотом она добавила:
– Я восхищаюсь вами, профессор…
В ушах громко ухала толчками кровь.
«Тр-рубы Иер-рихонские! Так и инфаркта недалеко, – подумал археолог. – Однако, девчонка хороша». А вслух твердым голосом спросил:
– Конечно, мисс Мона, очень приятно слышать, что вы интересуетесь моими работами, но все-таки, если быть последовательным, чем я могу быть полезен такой великолепной, такой яркой молодой женщине? – он принял ее правила игры и чуть кивнул головой.
Египтянка победоносно улыбнулась.