Осколки чести
Шрифт:
Ее желудок сжался. «Идиотка, — мысленно заорала она на себя, — ты хоть понимаешь, что уничтожила все шансы уклониться от допроса? Но нет, наверняка это стандартная процедура психологической обработки. Он просто обрабатывает тебя. Тонко, неуловимо. Успокойся…»
Он снова сделал глоток.
— Знаете, мне кажется, я получу немалое удовольствие от зрелой женщины — это разнообразит мой досуг. Может, молоденькие и выглядят привлекательнее, но с ними слишком просто. Никакого азарта. Могу сказать уже сейчас, что с вами будет чертовски интересно. Для впечатляющего падения необходима большая высота, не правда ли?
Корделия вздохнула и уставилась в потолок.
— Ну, я уверена,
Улыбаясь, Форратьер поставил бокал на столик у кровати, выдвинул ящик и достал оттуда маленький ножик — острый, как старинный скальпель. Рукоятка была усыпана драгоценными камнями: они успели сверкнуть, прежде чем рука адмирала закрыла их. С отсутствующим видом Форратьер принялся вспарывать оранжевую пижаму, снимая ее, точно кожуру с фрукта.
— Разве это не казенное имущество? — осведомилась Корделия, но тут же пожалела о том, что заговорила: голос сорвался на слове «имущество». Это все равно что бросить подачку голодному псу — он будет прыгать еще выше.
Довольный Форратьер хмыкнул. Он намеренно позволил ножу соскользнуть и ойкнул с притворной досадой. Лезвие на сантиметр вошло в ее бедро. Он жадно наблюдал за ее реакцией. Нож попал в участок, лишенный чувствительности; она не чувствовала даже горячей струйки крови, побежавшей из раны. Его глаза сузились от разочарования. Корделии удалось сдержаться и не посмотреть на рану. В этот момент она пожалела, что так мало знает о состоянии транса.
— Сегодня я вас не изнасилую, — как бы между прочим сообщил он, — если вы думали об этом.
— Это приходило мне в голову. Не понимаю, что заставило меня предположить такое.
— Сегодня у нас мало времени, — пояснил он. — Сегодня, так сказать, только закуска в начале банкета. Простой бульон, без всяких изысков. Все сложные вещи придется приберечь на десерт — это будет через несколько недель.
— Я не ем десерта. Слежу за фигурой, знаете ли.
Он усмехнулся.
— Вы просто прелесть. — Он отложил нож и снова отпил из бокала. — Знаете, офицеры всегда поручают работу подчиненным. А я поклонник древней земной истории. Мое любимое столетие — восемнадцатое.
— А я бы подумала — четырнадцатое. Или двадцатое.
— Через день-два я отучу вас перебивать меня. Так о чем я? Ах, да. Так вот, в одной из старинных книг я набрел на очаровательнейшую сцену, в которой одну знатную даму, — он поднял бокал, словно провозглашая тост в ее честь, — насилует больной слуга по приказу своего господина. Очень пикантно. Увы, венерические болезни отошли в прошлое. Но я могу отдать приказ больному слуге, хотя заболевание у него не физическое, а душевное. Настоящий, неподдельный параноидальный шизофреник.
— Каков хозяин, таков и слуга, — бросила она наугад. «Я долго не продержусь; у меня скоро начнется истерика…»
Ее реплика была вознаграждена кислой улыбкой.
— Видите ли, он слышит голоса, как Жанна д'Арк, вот только они, по его словам, демоны, а не святые. Иногда у него бывают и визуальные галлюцинации. И он очень крупный мужчина. Я использовал его и раньше, причем неоднократно. Он не из тех, кто легко… э-э, привлекает женщин.
В этот момент раздался стук в дверь, и Форратьер повернулся к ней.
— А, заходи, сержант. Я как раз говорил о тебе.
— Ботари, — выдохнула Корделия. Пригнув голову, в дверной проем протиснулась высокая фигура со знакомым лицом борзой. Как, каким образом этот
Она заставила себя сосредоточиться на настоящем. Узнает ли он ее? Его взгляд еще не коснулся ее; он не отрывал глаз от Форратьера. Слишком близко они посажены, эти глаза, и один чуть ниже другого. Такая необычная асимметрия еще более усиливала и без того весьма изрядное уродство лица. Кипящее воображение Корделии рванулось к его телу. Это тело — оно тоже какое-то неправильное, скорченное… совсем не похожее на прямую, статную фигуру человека, потребовавшего от Форкосигана права быть первым. Неправильно, неправильно, ужасающе неправильно. Сержант был на голову выше Форратьера, и все же он будто бы пресмыкался перед своим хозяином. Его позвоночник свернулся от напряжения, когда он устремил горящий взор на своего… мучителя? Что мог такой истязатель разума, как Форратьер, делать с таким материалом, как Ботари? Боже, Форратьер, неужто в своей вызывающей аморальности, в своем чудовищном тщеславии ты воображаешь, что способен управлять этим примитивным, необузданным существом? И ты смеешь играть с этим угрюмым безумием, затаившимся в его глазах? Ее мысли бились в такт с бешеной скачкой пульса. В этой комнате две жертвы. В этой комнате две жертвы. В этой…
— За дело, сержант. — Форратьер указал через плечо на Корделию, распростертую на кровати. — Трахни-ка мне эту бабенку. — Он подвинул кресло поближе и приготовился смотреть, внимательно и радостно. — Давай, давай.
Ботари все с тем же непроницаемым лицом расстегнул брюки и подошел к изножию кровати. Тут он впервые на нее посмотрел.
— Будут какие-нибудь последние слова, «капитан» Нейсмит? — ехидно поинтересовался Форратьер. — Или ваш запас остроумия наконец иссяк?
Она смотрела на Ботари, охваченная острой жалостью, почти на грани любви. Он был словно в трансе — его вела похоть без удовольствия, возбуждение без надежды. «Бедный ублюдок, — подумала она, — во что же они тебя превратили». Забыв о словесном поединке, она искала в своем сердце слова не для Форратьера, а для Ботари. Какие-нибудь целительные слова — я не прибавлю новый груз к его безумию… Воздух в каюте казался холодным и липким, и она дрожала, чувствуя испытывая безграничную усталость, беспомощность и печаль. Он припал к ней, тяжелый и темный, как свинец, и кровать под ним заскрипела.
— Я верю, — наконец медленно произнесла она, — что мученики очень близки к Богу. Мне очень жаль, сержант.
Он воззрился на нее, приблизив лицо, и смотрел так долго, что она усомнилась, услышаны ли им эти слова. Его дыхание было зловонным, но она не отвернулась. А затем, к полному изумлению Корделии, он встал и застегнул брюки.
— Нет, сэр, — проговорил он своим монотонным басом.
— Что? — изумленно выпрямился Форратьер. — Почему?
Сержант нахмурился, подбирая слова, и наконец изрек:
— Она пленная коммодора Форкосигана, сэр.
Форратьер недоуменно уставился на нее, но через несколько мгновений его лицо осветилось пониманием.
— Так вы бетанка Форкосигана!
Все его хладнокровное веселье разом испарилось, зашипев, как капля воды на раскаленном металле. Бетанка Форкосигана? На миг в сердце Корделии вспыхнула надежда, что имя Форкосигана послужит паролем к спасению, но эта надежда тут же угасла. Нет, эта мразь никоим образом не может приходиться Форкосигану другом. Теперь Форратьер смотрел не на нее, а сквозь нее — словно она была окном, из которого открывался изумительный вид. Бетанка Форкосигана?