Осколки, острые, как ножи
Шрифт:
Мучитель присмотрелся и увидел то, что вызывало детский смех. Дети окружили маленького, хрупкого на вид мальчика, на носу его прочно сидели очки.
Другие дети смеялись над ним, толкали его, дразнили его… Нельзя сказать, что с ним не играли, но то была жестокая игра, в которой все правила были против этого мальчика…
Вот в его глазах появились слезы, что вызвало еще больший смех среди других детей. А они продолжали мучить его, заливаясь веселым звонким смехом, тогда как их жертва тихонько всхлипывала, и глаза его, наполненные слезами, увеличенные стеклами очков смотрели вокруг, будто спрашивая
Но ответом мальчику были лишь детский смех, и равнодушные взгляды спешащих по своим делам взрослых…
Мучитель смотрел во все глаза на этих детей и не мог отвести взора, он помнил о том, что сам когда то был ребенком, но он забыл, насколько жестоки могут быть дети… Те, кого всегда рисовали оплотом чистоты и невинности, сколь жестоки они могут быть, если не смотреть за тем, как они ведут себя, если не объяснить им, что мучить другого это плохо, что это не игра…
Пораженный, он посмотрел на своего наставника и учителя.
— Ты… как ты нашел это?
— Я же, скажем так, заведую страданием и муками по всему мирозданию… И я могу ощутить чужие страдания… И радость того, кто доставляет другому муки. Ощутить радость многих детей и горе и боль одного ребенка для меня не составляет труда, друг мой…
— Я и забыл, каково это быть ребенком… Как странно взглянуть на детей, когда ты уже повзрослел…
— Да — кивнул в ответ его учитель — Это странно. Если ты родитель, то ты не подумаешь плохого о своем ребенке… Потому, что ты его родитель, отец или мать… А если нет, то увидев ребенка, ты либо пройдешь мимо, либо умилишься маленькой, растущей на твоих глазах жизни… Но ты не подумаешь о том, что дети еще не знают, чему их еще не научили… Говорят, что душа ребенка не знает зла, но ведомо ли ей добро? — взглянул он на своего ученика, что во все глаза смотрел на играющих детей.
А плачущего мальчика тем временем увел высокий мужчина — очевидно, это был его отец. Он что–то говорил своему сыну. Своим сверхъестественным слухом мучитель слышал, как только успокоив сына, мужчина стал допытываться у него, что он сказал тем детям, и почему они его дразнят… Выходило, что мальчик виноват сам во всем.
Мучитель передал эти слова своему наставнику, хотя, тот очевидно и сам их слышал.
— Ба! — всплеснул руками темноглазый — Скажите, пожалуйста, значит, если мальчик виноват, то вопрос исчерпан, и его можно спокойно дразнить и мучить? Ты понял, что ты сам сказал, Ротнемрот?
— И чтоже остается тогда?
— Вот, видишь это пример, и очень яркий пример, людской жестокости… Человек меняется с возрастом, скажешь ты, и да, это так. Но есть все же что–то, что останется с тобой навсегда, что никогда не изменится… И эти дети вырастут и останутся такими же, поверь, я видел это не раз… Я уже говорил тебе о том, как боль может исказить душу… Так и этот мальчик, ведь он мучается не только от того, что его мучили другими, но и тот, кто, как он надеялся, защитит его, вместо этого лишь растравляет его раны… Да, он хочет позаботится о нем, и он заботится, ведь он — его отец, но все же мальчик не может этого понять сейчас… Взрослые нередко пытаются общаться с маленьким несмышленышем как с равным… Чтобы в следующий момент вспомнить о том, что перед ними маленький ребенок, и тогда, когда нужно сказать
— Я пытаюсь… Это так странно…
— Это обычное дело, поверь.
— Не знаю, верить ли тебе или нет — прикрыл усталые глаза Ротнемрот.
— Ты узнаешь со временем — усмехнулся черноглазый наставник — А теперь, я думаю, ты хотел быть приступить к любимой части своего урока, я прав?
— Наверное — вздохнул тот в ответ.
— Немного привычного дела быстро наведет порядок в твоей душе — обнадежили его.
Миг, и они стояли уже на другой улице, темной и безлюдной, лишь небольшая группка молодых людей стояла неподалеку.
— Что я…
— Иди — кивнул в дальний конец улицы его наставник — Я буду ждать тебя там.
И, сказав это, он исчез без следа, по своему обыкновению…
А мучитель двинулся вперед, к тому концу улицы, на который ему указали…
— Эй, ты, лошок! — окликнул его хриплый молодой голос.
Обернувшись, он увидел, как группка молодых людей, виденная им ранее, направляется к нему, и лица их не предвещают ничего хорошего…
— Слышь, ты, что вафельник прикрыл? Прально прикрыл, лошок, я тебе еще не разрешал говорить — проговорил выделявшийся из толпы несколько более агрессивным поведением, молодой человек. Остальные довольно загоготали при его словах, окружая Ротнемрота.
— Ну и что ты тут ходишь, а? Мы тебя тут ждали, чтоли? Его кто–нибудь ждал, а, ребята? — обратился он к своей банде.
— Не, не никто… Да такого лоха нам тут не надо… Да пошел он… — раздались голоса в ответ.
— Вот видишь — повернулся к Ротнемроту довольный главарь, мерзко осклабившись — Тебя сюда ходить никто не просил сейчас… А ты приперся, зачем? Зачем, я спрашиваю? — гаркнул он, доставая нож.
Мучитель услышал в голове у себя негромкий голос: «Видишь, этим ребятам нужно просто на ком то проявить свою жестокость, агресиию… И никто не обратит внимания на то, что может свершиться в этой темной подворотне…»
— Что вам от меня надо? — с вызовом спросил Ротнемрот, глядя на окруживших его.
— О, да ты борзый фраерок! — засмеялся главарь — А если я сейчас тебя тут порежу, сука, что ты сделаешь а? Будешь также борзеть?
— А ты попробуй — рассмеялся Ротнемрот.
— А ты ржешь еще… псих… — растерянно произнес главарь банды, очевидно, не ожидавший такого поворота.
— Да могу и поржать, мне то что — кивнул Ротнемрот пристально глядя в глаза главарю.
Тот в ответ взглянул в его глаза, пытаясь заставить опустить… Так они и смотрели друга на друга, глаза в глаза… И вот главарь отвел глаза, не выдержав пылающего взгляда мучителя…
Видимо, он увидел в этих глазах отголоски того, что уже успел совершить Ротнемрот…
Но он уже не мог отступить — ведь на него смотрела его банда.
— А что стоим, братва, а ну гаси его, лоха недоделанного! — крикнул он и махнул ножом…
И в тоже время члены его банды осели на землю, с протяжным хрипом и бульканьем — кровь струилась их открытых ртов. Некоторые не умерли сразу, лишь стонали, и пытались кричать от непереносимой боли…
Главарь некоторое время огладывался потом взглянул перед собой и увидел…