Осколки судеб
Шрифт:
Это из-за жены, подумал Пол. Помнится, тот старик в Иерусалиме говорил что-то про жену Штерна, «хорошенькую блондинку», и его сына. Пол вспомнил слова Ильзы, сказавшей однажды о немецком языке почти то же, что Штерн. «Если бы мой сын не погиб в концентрационном лагере, – сказала она, – я, может быть, помнила, что немецкий – это язык Гете и Шиллера».
– Понимаю, – ответил он.
– Ну что ж, это будет не слишком трудно, мистер Вернер, – вернулся Штерн в настоящее. – Вы пробудете в больнице пару-тройку дней, не больше. Наверное, вы предпочтете нью-йоркскую
– Нью-йоркскую, если можно.
– Прекрасно. Моя сестра назначит вам день операции, примерно через две недели. – Штерн посмотрел на Пола, будто что-то в его облике вдруг привлекло внимание. – Кстати, мы с вами не встречались раньше? У меня такое впечатление, что я вас где-то видел, вот только не вспомню где.
Пол улыбнулся.
– Встречались. Несколько лет назад, на банкете по случаю открытия дома для престарелых. Я член попечительского совета, вернее, был им в то время, сейчас мой срок кончился.
– Ну конечно. Теперь я вспомнил. Вы банкир, мы с вами разговаривали о том, куда лучше вкладывать деньги. Я ведь до сих пор так ничего и не предпринял в этом отношении. По-моему, моя жена тоже вас знает? Вроде бы она встречала вас еще ребенком.
– Много лет назад. Я был знаком с ее матерью.
– Вот как? Но вы же обратились ко мне не потому, что однажды видели на банкете.
– Нет, нет. Дело в вашей репутации, доктор. – И Пол задал обычный в таких случаях вопрос, стремясь, чтобы его поведение выглядело нормальным и естественным: – Сколько примерно будет стоить операция?
Услышав ответ Штерна, он удивился:
– Так мало? Не подумайте, что я жалуюсь, – добавил он, решив, что маленькая шутка также придаст ситуации больше естественности.
Штерн ответил с полной серьезностью:
– Я стал врачом не ради материальных выгод.
– В наши дни такое услышишь не часто.
Но этот кабинет обошелся ему в немалую сумму. На полу лежал прекрасный персидский ковер, на который Пол только что обратил внимание. Если доктор Штерн действительно не ставил во главу угла материальную выгоду и если он не унаследовал крупного состояния, что было маловероятно, то тогда он должен проживать все, что зарабатывает.
И все же Полу понравился ответ. Он почему-то сразу поверил в искренность Штерна, хотя в устах большинства подобная фраза прозвучала бы лицемерно.
Он поднялся.
– Скажите, как скоро я смогу играть в теннис? Теннис – моя страсть.
– Вот как? Я и сам обожаю теннис. Ну, несколько недель вам все-таки придется подождать.
– Что ж, это обнадеживающая перспектива.
Пол шел по улице, испытывая смешанное чувство радостного возбуждения и жгучего любопытства, будто он прочел только одну главу интересной книги, которую пришлось отдать, или попал в театр на последний акт увлекательной пьесы. Фотография Айрис с детьми. Его внуками. Это было возбуждение, вызванное соприкосновением с запретным; он понимал это так же хорошо, как если бы рядом находились Ильза или Лия, втолковывая ему, что он делает недопустимые вещи. Он понимал
В своем возбуждении он невольно ускорил шаг. Человек радуется предстоящей операции – сказать такое кому, не поверят. Да, мне нравится Штерн, подумал он. Будь я отцом Айрис в полном смысле этого слова, я бы не пожелал ей лучшего мужа.
Над ним голубело ненадолго подобревшее осеннее небо, последние хризантемы радовали глаз своими золотистыми и красновато-коричневыми цветами, а в лицо дул теплый ветер. Он с трудом удержался от того, чтобы не начать насвистывать какую-нибудь веселую мелодию.
Пола окружили такой заботой, что ему даже было стыдно. Он пробыл в больнице всего три дня, и каждый день его навещали Лия и Люси, а по утрам звонила Мег. Сослуживцы прислали столько цветов, что их некуда было ставить. Его буквально завалили книгами, фруктами, конфетами, которые он по большей части раздавал кому попало.
Сейчас в палату как раз вошла Лия; она принесла огромный сэндвич с консервированной говядиной и маринованными огурчиками.
– Как ты догадалась, что я мечтал именно о таком сэндвиче?
– Еще бы мне не догадаться. Как-никак я знаю тебя не сосчитать сколько лет.
Мег, которая привезла ему последние розы из своего сада, засобиралась уходить.
– Ларри простудился, и у нас сейчас новый человек ухаживает за собаками. – Она поцеловала Пола. – Не забудь, мы ждем тебя на Рождество. Тим приедет, так что все будут в сборе.
– Какая она все-таки милая, – сказала Лия, когда Мег ушла.
– Да. И всегда была такой.
Его радовало, что две его кузины были подругами несмотря на полное несходство характеров. Лия с Ильзой тоже дружили и тоже были такими разными. Общим у троих женщин было то, что они честны и благородны, а это, в конечном счете и есть главное в человеке.
Пол сидел в кресле у окна, за которым виднелась Ист-ривер; на другом берегу реки каменной грядой вздымались дома с торчащими трубами, сейчас едва различимые из-за снегопада. Пол открыл рот, решив наконец-то сказать Лие то, что вертелось у него на языке каждый раз, когда они оставались вдвоем в этой палате, но опять передумал и, помолчав минуту, сказал совсем другое:
– Настоящая зимняя метель. Рановато, пожалуй.
– Ты ведь не это хотел сказать.
– Разве?
– Да. Ты хотел рассказать мне о том, что постоянно занимает твои мысли.
Пол не мог более держать это в себе.
– Ну, хорошо. Ты знаешь, кто меня оперировал?
– Нет, ты не говорил.
– Теодор Штерн. – Увидев, что Лии это имя ничего не говорит, он добавил: – Муж Айрис.
Она откинулась назад и с шумом выдохнула:
– Господи, Пол, зачем ты это сделал?
– Я просто проснулся однажды ночью, и меня вдруг осенило. Я не мог устоять перед этой идеей, вот и все.
Лицо Лии посуровело.
– Нет, не все, проклятый ты идиот. Ты ищешь неприятностей на свою голову. Ты что же, хочешь, чтобы все стало известно, да? Предположим, он расскажет о тебе ей… Анне. Что тогда?