Осколки великой мечты
Шрифт:
«Формула победы», чтоб ей пропасть! Ее узнали! Узнал кто-то из того банка!
Но ведь «Империя-банк» крахнулся. Чуть ли не самым первым из всех «новых русских» банков. В начале девяносто пятого Центробанк отозвал его лицензию. Начальника кредитного отдела так и не нашли. Председателя правления вместе с охранником и водителем расстреляли на двадцать третьем километре Минского шоссе. Председатель совета директоров скрылся в неизвестном направлении, растворился вместе с семьей где-то на просторах планеты.
Баргузинов клялся, что о
«Я не пойду на эту встречу! – в ужасе думала Ника. – Я уеду! Сейчас же, немедленно!»
Она вскочила и кинулась было будить Васечку, собирать его и свои вещи… Сделала пару шагов. Остановилась. Задумалась. Вернулась обратно на диван.
«Что-то я распсиховалась, – успокоила она себя. – Сбежать мы всегда успеем. Может, сначала все обдумать?»
В голову пришла шальная и элегантная в своей простоте мысль: а может, этот звонок – дело рук Баргузинова? Он же грозился ее «проучить» – вот и учит. Натравил кого-то из своих друзей. В пугалки играет. А она дергается и чуть не срывается вместе с сыном в осеннюю ночь – бежать за границу…
«Спокойно, Ника! – велела она себе. – Не спеши. Нужно все просчитать».
Ника прокрутила в уме разговор с шантажистом. Вспомнила его полусекундное замешательство, когда она сбила его с толку неожиданным вопросом. Может, этот враг не так уж и страшен… По крайней мере, он страшен не настолько, чтобы ей немедленно все бросать и уезжать из страны.
Убивать ее шантажист не будет. Хотя бы до тех пор, пока она ему не заплатит. А любой шантажист, Ника знала из боевиков, дает своей жертве время для того, чтобы собрать деньги. Время… Оно у нее еще есть.
5
Инна и Влад гуляли по аллеям парка «Сокольники».
Полонский сегодня с утра прочитал две пары в Плехановском и сбежал пораньше, не стал даже заезжать на основную работу, в «Имидж ап!». «Веду себя как школьник, честное слово», – с неудовольствием выговаривал он сам себе – а внутри все ликовало, оттого что он вот-вот увидит Инну.
Она приехала на метро, веселая, запыхавшаяся. Профессор с удовольствием смотрел на приближающуюся тонкую, длинную, стильно одетую фигурку. Инна подошла, порывисто обняла, поцеловала его. Ликующе зашептала в ухо:
– Мой уехал в командировку! В Швейцарию, на десять дней!.. Я сегодня смогу даже остаться у тебя!..
– А охрана? – прошептал профессор, не выпуская ее из объятий. – Горничные, консьержки?.. Частные детективы?..
– Охрана уехала вместе с ним. Горничную я отпустила. Консьержка у нас – слепая дура… Так что я свободна. Как ветер! Пошли гулять? В парк! Слушай, я сто лет не гуляла в парке. Вдвоем. Пойдем, а?
Полонский улыбнулся, согласно наклонил голову. Инна подхватила его под руку.
…Низкое небо. Осень. Пустынные асфальтовые аллеи, заваленные желтыми листьями. Черно-желтые влажные деревья.
– Как хорошо! – восторгалась Инна. – Такой
– А разве у тебя на даче плохо? – испытующе спросил Влад.
– Плохо, – убежденно сказала она. – Там нет тебя.
Профессор не нашелся, что ответить.
Они гуляли в Сокольниках почти до темноты, до вдруг заморосившего дождя. Забрели в самую глушь парка, куда доносились свистки невидимых из-за деревьев электричек.
– Это Ярославская дорога. А по Сокольникам, по лесу, можно перейти в Лосиный остров, а потом, лесами, – до самого Александрова… А потом – и до Архангельска… – мечтательно рассказывал Влад.
– Все-то ты знаешь…
– Ну, это не бог весть какие знания… – усмехнулся профессор.
– А ты-то сам в эти леса уходил? – лукаво спросила Инна.
– Уезжал. На велосипеде. Не до Архангельска, конечно, а до Черноголовки доехал…
– Ух ты!.. Давай и мы уедем? Уйдем в лес? В партизаны?
– Ну, нет. Я люблю комфорт. Горячую ванну. Теплый ватерклозет. Микроволновую печь…
– А у тебя нет где-нибудь избушки – с ванной и микроволновой печкой? Куда мы могли бы уехать? Ото всех, ото всех, ото всех?
– У меня – нет, – подчеркнуто холодно произнес профессор, отстраняясь от нее.
– А давай… Давай тогда сбежим за границу… А? Только ты – и я? И никого больше?
– Давай. Только… Только мне сорок семь, а тебе – девятнадцать…
– Двадцать один, между прочим!
– Все равно. Ты годишься мне в дочки. Хочешь, я тебя удочерю?
– Я сейчас тебя уматерю, па-па-ня!.. Подумаешь, удивил: сорок семь! Ну и что, что сорок семь? Ты еще лет тридцать будешь вполне ого-го-го. Я по твоим способностям сужу. Монстр настоящий!.. А через тридцать лет я сама стану старухой… Тебя буду в колясочке возить. По Лазурному берегу. Из Ниццы – в Канны, а потом – в Монте-Карло… И обратно…
– На Монте-Карло деньги нужны, лягушка ты путешественница!..
– А ты деньги будешь в рулетку выигрывать, – беспечно возразила она. – Ты ведь такой у-умный… – добавила она с придыханием.
Полонский только усмехался.
– Или, – добавила она серьезно, – мы ограбим кого-нибудь…
– Кого же?
– Моего мужа, например. Он – очень богатый.
Как его все достало! Нытье подчиненных, наезды таможни, щебетанье Инки… Достал совок, заколебали мокрые улицы, смесь жухлых листьев, грязи и окурков. Но Олег знал: подчиненные могут шуршать сколько угодно. Таможня вправе кобениться сколько влезет. И на дождь ему наплевать. Он все равно уверен: на фирме все будет в порядке, таможенников в нужную минуту приткнут, и в совок он все равно вернется – пусть там слякоть по 365 дней в году. Олег Соломатин сам строит свою жизнь, строит ее продуманно, решительно и единственно верно. У него – процветающее дело, хорошие машины и красавица-жена – глупенькая и ручная. Никто не умрет, если он хотя бы денек поживет для себя.