Осколки

Бобров Глеб Леонидович

Те, кто был

Вкусившие смертей, Кричащие ночами, Царапают людей Бездонными глазами. В тугом и злом бреду, Ослепшие без света, Накликают беду, Просящие ответа. Свой, пепельный туман, Ревущий зев откроет, Рубцы жестоких драм Наполнят сердце гноем. С далекой стороны, Злой ветер вновь иссушит, Коррозией войны Изъеденные души…

Спасибо, друг…

Спасибо, друг, что ты

зашёл, И, как всегда, Я даже не накрою стол, Вот ведь беда! А помнишь…лет тому назад, В чужих горах, Нас убивали. Помнишь, брат? И видишь в снах? Как в нас стреляли с трёх сторон, И взвод редел. И нам помочь никто не мог, Иль не хотел… Метались звёзды трассеров Средь мёртвых тел, И голос ледяных ветров По-волчьи пел. Качнулось эхо, окатив Тугой волной, Смертельной сталью зацепив И нас с тобой. Пронзительно, как жажда в зной, Уж сколько лет… Я радуюсь, что ты живой, …а я вот — нет. Снова тревожно, не спится ночами, Чудятся выстрелы, взрывы во мгле, Снова незримая смерть за плечами, И не дает позабыть о себе. Крик удивленный на грани разрыва, Губы сухие слезой оросив, Лопались вены вдрызг от надрыва, Малый кусок от судьбы откусив. Мозг воспаленный в жестоком тумане, С тихой мольбою к яркой звезде, Что пережито — останется с нами, Ну, а сердца — на проклятой войне. Нету от бреда ночного спасенья, В ранах душевных снова саднит, Мечется разум в слепом раздвоенье — И, вроде жив, но как будто убит…

Николай Сундеев

Николай Владимирович Сундеев. Поэт, издатель, журналист. Родился в Молдавии. Работал в прессе, затем — редактором в книжном издательстве. Был членом Союза писателей СССР. В 1992-93 гг. издавал и редактировал первую в Молдавии литературную газету на русском языке «Строка». Автор вышедших в разные годы семи поэтических книг и книги документальной прозы. Стихи печатались в периодике и альманахах ряда стран. Член Международного ПЕН-Клуба. С 1994 года — в США. Живет в Сан-Франциско. Главный редактор еженедельной газеты «Кстати» http://www.kstati.net/

Напряженье

(Конец 80-х, Кишинев)

1.

Прошиты дни вибрирующей нитью надрывных слухов. Я не верю им. Не верю, что пора кровопролитья сгущается над городом моим. Но все ж непредсказуемым разбродом грозит разбухшая, как никогда, вражда не между властью и народом, а межнациональная вражда.

2.

Этой ночью тревожной думал: слухи не так уж глупы, и казалась возможной смерть от рук разъяренной толпы. Этой ночью бессонной всякий — близкий, далекий ли — звук для души напряженной был предвестьем неслыханных мук. Пронеси ее мимо, Боже, дикую эту волну! …Страх ни с чем не сравнимый — страх за сына и дочь, и жену…

3.

В чем-то ты уже не тот, и в душе — следы надломов, потому что прожил год в

ожидании погромов. Страшен поворот судьбы — рев национал-стихии, бесноватый клич толпы: «Чемодан — вокзал — Россия!» Русский — оккупант и зверь, вот и весь их сказ недлинный. …Вновь стиральною машиной подопрешь входную дверь на ночь; будет под рукой молоток — твой друг надежный… В чем-то ты уже другой, ибо понял: все возможно.

4.

Человек не может быть самим собой: человека гложет страх перед толпой. Ночь угрозой дышит с четырех сторон. Топот ног он слышит, вопли, стекол звон… Он в окно слепое смотрит, в злую тьму. Нет ему покоя. Жизни нет ему.

5.

Вот он, час испытаний, он уже начался. И потерь, и метаний пролегла полоса. Нету выбора, нету, нет иного пути: мне пристрелянной этой полосою идти…

Сполохи

…на той войне незнаменитой…

А.Твардовский

Цикл стихов

I

Как отрывался с кровью я от тебя, страна… Войною в Приднестровье душа обожжена. Летя другой орбитой, живя в стране иной, все с той, незнаменитой, не расстаюсь войной. У отчего порога — безумья торжество… Страшней того урока не знаю ничего.

II

(Дубоссарская развилка, декабрь 1991 г. За три месяца до войны в Приднестровье)

Этот взвод ополченцев-рабочих взят обманом и смят, и на том ставить точку бы, но — пулеметчик на посту милицейском пустом… Понимал: безнадежное дело — против многих стоять одному, но стрелял он, пока не влетела пуля в грудь. И свалился во тьму… И повис над сумятицей, в дыме, неожиданный миг тишины в этой схватке своих со своими на обломках великой страны. …И прикладами в остервененье стон его забивали глухой, и когда волокли, о ступени бился мертвою он головой.

III

Нет, не детям — и так им давит на темя этот воздух, в котором металл и дым — о том, какое страшное было время, внукам расскажем своим. Это будет пропахшая кровью сказка-быль о жестокой и грязной войне. А дети наши к словам «обстрелы» и «Приднестровье» уже привыкли вполне. Как мы метались в узком пространстве нашем, выход ища, и как страх пожирал нас живьем — мы обязательно внукам об этом расскажем, если до них доживем.