Осколки

Бобров Глеб Леонидович

* * *

От разрывов оглох, Крошкой било в лицо. Там вам быть не дай бог! Поднимаю бойцов. Поднимаю сквозь крик, Поднимаю на смерть. Я в их мерках старик. Мне пора умереть. Ну, а мне двадцать два. Я чуть старше и злей. Мне помогут слова, — Мат — не божий елей. — «Поднимайся, пошел!» К черту эту любовь! — «Что за камнем нашел?» Слезы — это не кровь. — «Поднимайся, вперед! За арык, за арык! Не позорь наш народ, Преврати слезы в рык. Хорошо, молодцом! Чуть повыше прицел». Я доволен бойцом. Да и он, вроде, цел.

* * *

АГС

затих, Устал сражаться. А я что, псих, Чтобы держаться? А я что, псих? Давай патроны! И друг затих. Не слышны стоны. А я что, псих? Я ведь не вечен! Последний миг Мне обеспечен. А что, я псих! Чека гранаты… Взорву-ка их… Прощай, ребята!

* * *

Не исправить слов на бумаге: «Погиб, исполняя служебный долг. Представлен комроты посмертно к «Отваге». Краткий, корявый, служебный слог. Чуть ниже приписка, (комвзвод подписался): «Простите, не смог я его уберечь. Я рядом лежал, я в кустах не спасался. Но мне повезло, била мимо картечь. Так пули свистели — за яростным свистом Не слышался грохот его РПКа. Хотел на гражданке он быть трактористом, Но стал он солдатом теперь на века. Представлен к «Отваге» посмертно. Простите. Я ранен всего лишь был в этом бою. Простите, простите, простите, простите! Простите, коль сможете, рану мою!»

Прощание

Ночь явилась.

Красками заката едва теплил на холме лесок. То ли сом плеснул у переката, то ли отзвук… взрыва??? …На часок я к реке приехал. Любовался волнами под золотом зари… Час прошёл… другой… я оставался… Вот уже мелькали фонари, а за холм упавшее Ярило, кровью заливая небосвод, вдруг лучом зелёным посветило… напоследок… И потухло… Вот засверкала россыпь самоцветов — звёздный рой на небе, на реке. И тоской ненайденных ответов волчий вой раздался вдалеке. Волчий вой, (извечное проклятье волчьей стаи), вызов или плач? В нем мирских законов неприятье… Сам «певец» — и жертва… и палач… Волчий вой возвысился, сорвался, потревожил задремавший лес, в моём сердце стоном отозвался и, споткнувшись, без следа исчез. Тишина нагрянула нежданно, вдруг родившись в шелесте ветвей. Я стою и внемлю благодарно, без остатка растворяясь в ней. Поднялась луна, на шпилях сосен мягкий свет, как золото разлив. И в права вступающая осень тонким льдом подернула залив. Я стою безмолвствуя. Минуты убегают в прошлое. Часов я не замечаю. Будто путы меня держат. Тени серых сов заскользили над уснувшим лугом. Чешуей искрится перекат. Ходики, устав в ходьбе по кругу, вдарили полуночный набат. И опять всё стихло. Ночь степенно открывает тайны для меня, но уже вдали горит нетленно новая восточная заря… …и не сказать кому-нибудь другому, что я стоял и слушал тишину, не потому, что уезжал из дома, а потому, что ехал на войну.

Михаил Кошкош

Кошкош Михаил Владимирович. Родился 9 апреля 1964 года. С декабря 1984 по июль 1986 проходил службу в ДРА, 271 ОИСБ, 2 ИСР. Награжден медалью «За отвагу». Автор книги стихов «Афганские четки» (2009 г.) Печатался в периодической печати, литературных альманахах «Искусство войны» (г. Москва) и «Странник» (г. Саранск) Женат. Двое детей. Живет в г. Мариуполь Донецкой области.

* * *

В кулаке — светляк от сигареты. Ночь в проломе серого дувала. Оседает «елочкой» ракета В каменную яму перевала. Звезды — точно косточки граната В воздухе полночном и весеннем, Да родная тяжесть автомата, Что прилег котенком на колени… Ощутить судьбу свою — гитару В этот час, мистический и ранний, Не в костлявых пальцах Чарикара, А в ладонях трепетных Рязани. Там, где пахнет хвоей и грибами, Где блестит в траве дорога к дому, Где не будешь тыкаться руками Сослепу

в последние патроны.

Если вернусь

Если вернусь… Часто не верю, что можно вернуться, Если вернусь… Мне бы от радости не задохнуться, Если вернусь… То помолюсь обязательно Богу, Если вернусь… С этой чужбины к родному порогу. С легким сердцем Распахну я настежь двери дома Чтобы в возвращение поверить… С небом синим Обопрусь о подоконник. Спрячу слезы В огрубевшие ладони Если вернусь…

Рассказ

Возвращаясь домой, наша группа попала в засаду. Подорвалась машина. Меня отшвырнуло с брони, И спасла меня тень от большого куста винограда. В винограде меня не заметили видно они… Помню, видел троих, — их худые сутулые спины, И отчетливо слышал гортанный чужой разговор. Суетились они у подорванной нашей машины, И я видел, как раненых там добивали В упор… Пыльный, солнечный модуль, Больничные, бледные лица. Занавески на окнах — роскошный военный уют. Я мечтал об одном: поскорее заснуть и забыться, И одно только помнить, — что любят меня и что ждут. Под Баграмом санбат, знаю, многим покажется раем. Для солдата санбат — что для древних паломников Рим. Только я и во сне воевал и давился сухпаем, Только я и во сне продолжал пробиваться к своим. Мне сейчас говорят, что с войной этой вышла ошибка Мол, война нам нужна, как счастливому евнуху хрен. И тогда, я к лицу примеряю пустую улыбку. Как протезы свои Примеряю Чуть выше колен.

Вишневая баллада

Маргарите

Полтава, Полтава! Вишневый цвет Волнующая страна! В полтавских садах росли с юных лет Влюбленные: Он и Она. Случилось за «речкой» ему служить — О, время почтовых слов! Да разве в разлуке ему забыть Огромную их любовь. Хмельная, плыла его голова: Письмо ее — три строки. А все остальные в письме слова — Вишневые лепестки. Броня принимала неравный бой, В десантном отсеке — жар. И эхо от взрыва тугой волной Ударило в Чарикар. Горелым тротилом пропах Восток, В броне смерть одна на всех. Пуржит, засыпает сухой песок Полтавский вишневый снег. Любовь ей прислали в большом гробу С окошечком в черный цвет И рвала за патлы свою судьбу Вдова в девятнадцать лет. Пустые года, как немое кино: Все радости — стороной. И вишни в саду заневестились, но На что они ей одной? И ветер качает и треплет листву, И небо чернеет от гроз, И падают спелые вишни в траву, Как капли рубиновых слез…

Хлорка

В морг баграмского санбата Привезли с войны солдата — Да, тогда по адресатам Многих выслала война! Только вышла с ним промашка — Не имел солдат бумажки, А по порванной тельняшке Не узнаешь ни хрена. Что здесь скажешь? Дело скверно. В штабе «вешались», наверно — Морг у нас не безразмерный, А совсем наоборот. Был приказ по батальону О солдатских медальонах Для команды похоронной, Если часом зашибет. Ну, а с парнем этим еле Разобрались за неделю. Вышло: лишнюю неделю Для родных он был здоров. А решило дело это Хлорка, выевшая где-то, Номер выевшая где-то, От военного билета, На материи штанов…

Старшина

Кому — Союз. Кому — война. А нам с заменой — старшина. Наш старый прапор, Отбыв срок, ушел домой. Был новый хмур. И то сказать Кто может с радостью принять В наследство жизнь между казармой и войной. Да мы-то здесь не первый день — Мозги от мата набекрень, А он в наряде рисовал портрет жены! О том, что будет через год Никто не думал наперед — Мы не могли представить жизни без войны. Под небом гребаной Рухи Мы полюбили с ним стихи, Мы с ним по-новому увидели Восток. Как говорили дембеля: Мол, на таких стоит земля И старшины с собою брали адресок. Потом был снайпер. Мать твою! Под Хостом. В первом же бою…