Осколки

Бобров Глеб Леонидович

Схоронили за кладбищем,

Схоронили за кладбищем, Люд к лапше не пришел, И родня тоже — та ещё, Будто он не крещён… Люд друг дружку науськивал: Во грехе, мол, ушел… Как же это по-русски, бля, Как же не хорошо…

* * *

Саланг опять с разлукой спутал снежность… А в кружках кишмишовка — местный «чай»… Щетина щек не спрячет братства нежность… Горчинка радости как горный молочай Граненым краем режет — острый скальпель… Понять непонятых не тужится страна… Окно февральское… тепло… плесни «пять капель»… У горя есть святые имена… А веры нет… а верить очень надо… И надо жить, тем более любить… Мне сон принес лихой азарт засады… Я тоже знал — меня им не убить… Нам не простят наивность философий, И не поймут, и хрен с ним, у войны… Бача,

мне не понять гражданский кофе… «ЗА РОДИНУ!!!»… и капля тишины…

Кофе по-афгански

…а мы с тобою просто пили кофе под звездами, что ярче трассеров… там кипень облаков и то по крохам… а радости — сто сорок коробов… а мы с тобою просто пили кофе… и не было колонн, ночных засад… случалось, загорали мы неплохо в тени дворцов, под нежностью наяд… а в основном, мы просто пили кофе… излетом донимали «мухи» нас, от кофеина мы едва не сдохли — он рвал сердца, как траки рвал фугас… но мы с тобою просто пили кофе… и ждали писем, вскрытых в основном… кто их вскрывал — душманы или блохи? мы ничего не ведали о том… ведь мы с тобою просто пили кофе, когда после засад, да на допрос… и особист, как академик Йоффе, на атомы щепил нас на донос… а мы с тобою просто пили кофе… мы «Чарльз» не признавали за угар… ты высказал мне все безмолвным вздохом: про свой Саланг, Газни и Кандагар… бронежилет, расстрелянный на строфы — «ошибкой» окантован роковой… давай, бача, по Третьему… и кофе… мы пить его приучены войной…

Одномолчане

Почему молчишь? Морозы? Нас тоже до… стали. Обещают, суки, до 37 ночью. Серьёзно, по хате хожу в унтах — плюс восемь!

(Сергей К.
– живая легенда, настоящий герой, автор и исполнитель «народных» песен, хороший человек).

«Почему молчу? Ты прав. Морозы» — Легче оправданья не найти… Два фрагмента из афганской прозы: Я — строка. Два тома толстых — ты… Есть о чем кричать. Слышней — молчанье. Сердцу не придумали беруш. Все мы с той поры однополчане. Есть у нас и крестный — Гиндукуш. Мы — антитела и антитезы. Отторженцы мира и войны. Наглухо промерзшие протезы. Отчеств не имевшие сыны. Что же до письма… пишу, Серега, Вон их целый ворох на душе… В череде мутаций интердолга Фраз «недострелённое» клише. Снегу намело. Дела. Работа. Быт спокойный все не пристает. Память, словно пуля на излете — Ранит, а до смерти не убьет. Так вот и молчим. Одномолчане. Выскажемся — зряшно — не поймут. Вот уже морозы полегчали. Выживем, бача… по одному.

Площадка футбольная как промокашка

Площадка футбольная как промокашка, Поодаль — дыра прямо в землю — люк. Дыра — это дверь. Там живет дядя Сашка. Уже и не бомж — просто жизненный глюк. Откуда он тут, из какого исчадья? Контужен в Афгане. Потом бизнесмен. Теперь он для школьников леший и дядя, Подмена понятий, подмена подмен. О подвигах Сашки написано в прозе, Что много геройского сделал в горах, Теперь вот в дыре. Пережить бы морозы. И душу излить под бутылку в стихах. Рад: где-то надыбал осьмушку батона — На сутки запас — дяде Сашке и вшам. Калачик судьбы на подстилке картонной С надеждой в кармане, что скоро весна… Он умер. Едва не дожив до рассвета. Так хочется жить!? — он у неба просил. Но занят был Бог. Строил планы на лето. И слушал о дятлах доклад «би-би-си»…

Там небо ниже

Там небо ниже На три тысячи шагов. Там звезды ближе Облаков. А у ручья Остался след Моей ноги, Оторванной войной… Потом решили, что ничья — Победы нет… Зной. Бред. Панджшерский снег ночной пурги… И на рассвете жизни-вдруг-ни зги. Отравы бы. Куда девать мне сапоги Правые?.. Потом убили Рохлина. Жена. Вроде бы. Уж лучше б там — на Ургуне — Война… Плохо мне. Родина!

…вопрос решен… и мы уже не там…

…вопрос решен… и мы уже не там… …наш вид давно пошел на вымирание… …потертое клеймо на нас — «афган»… …салам, по совместительству дехканин!.. …не помнишь?.. мне б такое позабыть… …закусываю яблоком моченым граненый до сивушестости быт… и сам дивлюсь живучести печенок… …но более — живучести химер… …какое там — «знай выпитому меру»… …мы родом из пустой эпохи мер… …потомки чистых опытов Пастера… …засунуться бы в колбу и молчать… …но колбы извели… оскомий мыслей… …дехканин, а по-нашему «бача», …ты в памяти до пика нервных систул… …но радуюсь, когда увижу взгляд, …который мне паролем бьет по роже: в нем счастья свет увиденных Плеяд в предутренней росе на длани Божьей… и пафосность уместна тут вполне — оставшихся живыми после боя… дехканин, ты не помнишь о войне… и

правильно, родной, ведь Бог — с тобою… а я пока до веры не дожил… мне б рядом оказаться на Дороге… и Дух отдать, пусть веки Бога дрогнут… ведь он со мной в Чистилище служил…

Выполнять боевую задачу

Мы спокойны пока — не впервой нам в десант — Впереди еще где-то потеха… А пока нет запалов в груди у гранат, И желает «броня» нам успеха. Зубы месят раствор — это пыль со слюной — Рот как-будто бетономешалка, А вчера написали мы в письмах домой, Что тепло здесь и даже жарко… А сегодня — десант. Что ж, не нам тут решать, Не базар тут, и мы не судачим. Эти мысли нам будут постыдно мешать Выполнять боевую задачу… Прилетели удачно, не сбили нас влет. Вы — шакалы теперь, а мы — волки, И запал душу в клочья гранатную рвет, Чтобы рвали шакалов осколки. Трех гранат мне не нужно секунды считать, Ну, а если придется вдруг туго, Я четвертую буду с собою взрывать, Подпустивши поближе паскуду. И когда подоспеют, чуть-чуть опоздав, Молча будут разглядывать груды, Мое сердце, средь клочьев чужих опознав, Все поймут, как я жил в те секунды. И рассказами будут других ублажать, Даже орден пришлют моей маме… А ведь как не хотелось мне пальцы разжать, Как хотелось мне жить вместе с вами… Я еще столько смог бы вам, люди, сказать, Но шакалы уж рядом маячат. Мысли — прочь! они будут мне только мешать Выполнять боевую задачу… Свои пальцы разжал я другою рукой, Той, которая к сердцу поближе, Сухо щелкнул запал, и секунды рекой, Их четыре, одна другой жиже… Мысль мелькнула «еще ведь не поздно бросать», Только сердце решило иначе — Мысли — прочь! они будут тебе лишь мешать Выполнять боевую задачу. Вспомнят хлопцы о том, что любил я мечтать И стихи сочинять тем паче… Эти мысли уже будут им помогать Выполнять боевую задачу…

1985

Труба (Минометчик)

Сашка — богач. Отвалили сполна Воину за заслуги. Не до слюнтяйства — война как война. Сашка — из-под Калуги. Он и не хнычет. Расчет как расчет, Сашке не до вопросов, Нужен в горах его миномет — «Поднос» у духов под носом. Вот и несет он, сдыхая, плиту… Жар — даже кости ломит, Сашку не сломят. На высоту Он доползет и в коме. Надо. И пусть нет во фляге на пот, Сгустками кровь в аорте, Он не умеет летать — ползет, Ношей согбенный чертик. И не до ангелов, и не до крыл, Адово — все по штату… Сколько же не человечьих сил Выдано Сашке по блату? Он бы и умер давно, но дойдет… Выживет, знай «афганца»! Знают. И выдадут. Под расчет. Чеками. Девять двадцать…

84-86

Как крохи собирают по скатерке, Я в памяти события ищу… Мной на подкладке вытравлен был хлоркой Двух юных дат отчаянный прищур. Как будто время прятал впрок и в «нычку», Теперь — верни, теперь — поди, достань… Вспять — двадцать пять, сопит он, стиснув спичку, Теперешний афганский ветеран. Пронзить бы кипу лет навылет взором, Подшиву белой ниткой прикусить, Вдохнуть тот миг, пропахший белым хлором, И Костю — замкомвзвода — воскресить… Сопение над первой цифрой — «восемь»… Неровной вышла циферка — скривил, — Славна была в тот год златая осень С оттенком броским Спаса на крови… В подвале медсанчасти много хлора — Весь пол усыпан. Хлорка словно снег. А на снегу — убитые. Их трое. Им больше не поможет оберег… Вторая цифра поровней — «четыре»… Предтеча мест у черта на рогах, — Мы в те места известные сходили, Хотя нас и не звал туда аллах, А мы о том аллаха не просили… Восьмерка — третья цифра — тот же хлор. «Восьмеркой» вертолет мы окрестили, Но это, Брат, отдельный разговор… И шесть. В последней цифре много яда — «Шестерка», «сука», «дьявол»… зло и месть… Иудством испытанье после ада, Чтоб правильно понять, что значит честь… От спичек коробок и горстка хлорки, Огрызком спички росчерк по судьбе… Две крохи-даты с жизненной скатерки… Испытано. Афганом. На себе.

За камнем

Не царапай мою щеку, божия букашка! Мне сейчас не до тебя, не ко времени, Видишь, даже автомат раскален до плашки, И посвистывает смерть рядом с теменем. Не заигрывай со мною, небо синеоко, Не до игрищ-переглядок, не до ладушек, Вон о камень, что у локтя, пули в цокот, Весь поранили, поди, нежный камушек… Нежным камушек зову этот я по праву, — Ведь за камушком за этим сам изнежился, Кабы жгут, — перетянуть ногу праву, — Отступилась бы тогда мигом нежить вся… Ты, травинушка, склонися не за ветром вешним, А за выдохом моим обессиленным, Пусть першит, пусть ковыряет в горле грубой пешней Этот воздух…стон души…сотворенный жилами… Мне бы силы от земли, не дает — чужая вся, Мне б росинку от травы — до остей иссохшая… Мне бы облачко, да тень мертвеца пугается… Лишь букашке нужен стал вполовину сдохший я… Не царапай мою щеку, божия букашка! Час не ровен, раздавлю тебя пальцами… Слышу: Вроде бы живой, родился в рубашке… Жизнь пришла. Прошу, возьми постояльцем… А?..