Осквернитель
Шрифт:
Я взял ночник и шагнул в спальню, а как шагнул, так и замер, пораженный открывшимся видом.
Да что там пораженный!
Сраженный наповал!
Свет фонаря вырвал из темноты окружившие меня со всех сторон зеркала, и в голове промелькнуло нечто вроде: «Все, теперь точно крышка».
Зеркала! На всех стенах и даже потолке клятые зеркала!
Беса в душу, лучше в волчью яму провалиться!
К счастью, оцепенение долго не продлилось, и я сделал единственное, что оставалось, – задул фонарь, вновь очутившись
– Себастьян! – раздался обиженный голос примы. – Верни свет немедленно!
– Сейчас, сейчас, – шумно выдохнул я и приложил ладонь к груди, пытаясь унять сердцебиение.
Зеркала – это плохо, из зеркал за нами наблюдает сама Пустота. Себастьян Косарь называл их греховными очами Бездны, и вовсе неспроста – через них бесам ничего не стоит проникнуть в душу человека, а то и утащить его за собой. «Зеркала как греховные очи Бездны».
И потому, не слушая причитаний певицы, я вышел в гостиную и без сил повалился на диван.
– Ты чего? – выскочила вслед за мной Инга. – Что случилось?!
– Это и был твой сюрприз?
– Да, – подтвердила прима. – Ты против? – удивилась она. – Мне нравится смотреть на себя со стороны, что в этом такого? – И певица провела ладонью от бедра до высокой груди. – Разве мое тело не совершенно?
– Оно совершенно, – согласился я, – но зеркала в спальне – это перебор. Где ты вообще их взяла?
Инга надула губки и присела рядом.
– Ну какая теперь разница, дорогой?
– И все же?
– Владелец стекольной мануфактуры «Муарье и сыновья» без ума от моего голоса. Он решил сделать подарок, разве это плохо?
– Муарье? – повторил я. – Муарье – это хорошо.
Насколько мне было известно, все зеркала этой мануфактуры проходили обязательное освящение, и нечистым дорога в наш мир через них была закрыта.
Вот я и не почувствовал ничего, пока свет не зажег…
– Себастьян! – затормошила меня прима. – Идем же!
Я только головой покачал:
– Мне не нравятся зеркала.
Певица немедленно выскользнула из моих объятий и соблазнительно изогнулась, прислоняясь к дверному косяку.
– Идем, – чарующим голосом произнесла Инга, но не дождалась ответа и тогда сама запалила ночник и отправилась разжигать свечи.
А я так и остался сидеть на диване.
Зеркала пугали – и с этим ничего поделать было нельзя.
– Себастьян! – Инга вернулась в гостиную, присела мне на колени и принялась непонятно зачем сворачивать подобранный с пола пеньюар. – А если завязать тебе глаза? Давай попробуем? А? Просто завязывай глаза и ложись на кровать. Обещаю, ты не пожалеешь…
Я зарылся лицом в ее волосы, тяжело вздохнул и сдался.
– Давай, – выдохнул девушке в ухо.
И, надо сказать, в итоге действительно не пожалел. Совсем даже наоборот.
Но все равно сбежал от певички, лишь
2
Утро прошло в хлопотах.
Неотложные дела, непонятная суета. А только освободился – вот уже во дворец ехать пора.
Наряжаться в брата-экзорциста на этот раз не стал. Пусть человеку моего рода деятельности во дворце делать и нечего, но являться в официальном одеянии на прием к его преосвященству – это перебор. Не поймут.
Когда карета остановилась у служебных ворот дворцового комплекса, я выбрался из нее и подошел к уже поджидавшему меня Джеку Пратту.
– Ну, и как у нас дела? – спросил у него.
– Швах, – коротко бросил рыжий пройдоха, заметно осунувшийся и даже постаревший. – Ференц вцепился в караульных, будто клещ, и, что хуже всего, сумел отыскать клерка казначейства.
– Где?
– В собственном пруду. Ему вспороли живот, чтобы не всплыл, и утопили. – Джек закатил глаза и страдальчески протянул: – Святые, ну какие они идиоты! Какие первостатейные идиоты!
Я с его оценкой похитителей был полностью согласен. Если уж собрались все на клерка повесить, так извольте позаботиться о том, чтобы он с концами сгинул.
Утопить жмура в его собственном пруду? Идиоты и есть.
– Ференц уже сообразил, что пентакль намалевали кровью клерка? – спросил я, когда мы прошли через ворота и зашагали к резиденции ордена Изгоняющих.
– Он со мной своими догадками не делится, – нахмурился Джек. – Надеюсь, у тебя выгорит, иначе дело труба.
– Поживем – увидим, – вздохнул я в ответ. – Ты у себя будешь?
– Да. Заходи, как закончишь. Пропуск выпишу.
– Увидимся.
Я прошел за ограду резиденции ордена Изгоняющих, и ее серая громада с островерхими крышами и строгими башенками вдруг нависла надо мной, словно неприступная цитадель.
Сколько раз сюда захаживал – первый раз такое.
Нервы? Они самые.
Первым делом я заглянул к отцу Доминику, тот забрал у меня плащ и шляпу, кликнул служку и велел отвести в приемную его преосвященства. Сам подниматься со мной не стал.
К добру ли худу – не знаю. Но уверенней от этого я себя чувствовать не стал.
Приемная оказалась обставлена подчеркнуто скромно: вдоль стен стулья для посетителей, на голых стенах лишь символ Изначального Света, на полу серый неброский ковер. Из общей картины выбивалось только высоченное мозаичное окно, но, подозреваю, досталось оно его преосвященству в наследство от предшественника.
Кроме меня аудиенции дожидался господин средних лет в мирском платье. Я уселся напротив и задумчиво покрутил на пальце серебряный перстень официала. Тяжесть холодного металла отвлекала своей неправильностью, но одновременно и подбадривала.