Осквернитель
Шрифт:
– Трофей из Пахарты, – спокойно ответил Эдвард. – Ты знал, что язычники умеют воровать чужие лица? Снимают их с людей, а они какое-то время остаются живыми.
Меня от не самых приятных воспоминаний аж передернуло.
– Видел подобное, – сообщил лучнику и нахмурился. – Твоя работа?
– Говорю же: трофей, – усмехнулся Рох, закрыл шкаф и переложил альбом на стол. – В последнюю поездку довелось пообщаться с одним языческим жрецом; крайне интересный собеседник был, жаль, умер быстро.
Тут Пратт
– Может, уже делом займемся?
Эдвард пожал плечами и раскрыл альбом.
– Дышите в сторону, – потребовал он. – Сочетание перегара с трупной вонью действует на меня угнетающе.
– Надеюсь, не будешь против, если я закурю? – пыхнул Джек дымом, раскуривая трубку выуженным из камина угольком.
– Не буду, – ответил Рох, перевернул лист тончайшей полупрозрачной бумаги и с гордостью продемонстрировал нам неровный кусок кожи, с вытатуированным на ней синим пауком-сироткой.
– Чижик, отправлен на виселицу в пятнадцать лет за полудюжину доказанных убийств, – сообщил Эдвард и указал на следующий экспонат своей жутковатой коллекции. – Знаменитая пронзенная касатка, такая была у всего офицерского состава печально известной «Черной Ласточки». Это с руки Чарли Бока, боцмана. Его единственного из всей команды захватили живым, когда корабль взяли на абордаж. Правда, ходят слухи, что то последнее плавание пропустил квартермейстер Рон Кельми, но его так и не нашли. Жаль…
Я только улыбнулся, поскольку прекрасно знал человека со сведенной татуировкой в виде пронзенной трезубцем касатки.
Звали его Хмурый.
Рох перевернул следующую страницу, но, прежде чем поведал нам историю очередного клочка кожи, Джек резким движением захлопнул альбом.
– Каждый сходит с ума, как хочет, но какой нам прок отдавать тебе тело? – возмутился он. – Чтобы ты просто пополнил твою коллекцию?!
Эдвард устало вздохнул и глянул на Пратта, как на неразумного ребенка, которому требуется разъяснять элементарные вещи.
– Вы обратились ко мне за помощью? – с явственно различимой издевкой уточнил он. – Дайте мне тело, и я не возьму с вас ни гроша.
– А ты уверен, что сумеешь выяснить имя мастера? – с нескрываемым скепсисом поинтересовался Пратт.
Рох презрительно фыркнул, распахнул ближайший шкаф и начал выкладывать на стол пыльные альбомы чуть меньшего формата, чем первый.
– Здесь, – важно заявил он, – самое полное собрание наколок в Стильге. Копий, разумеется, не надо так на меня смотреть.
– Ах, копий! – протянул Пратт.
– Копий. Но копий точных, с датами и указанием авторства. – Эдвард смахнул пыль с верхней обложки и повторил свое предложение: – Отдаете мне тело, а я нахожу вам татуировщика.
Джек озадаченно глянул на меня; я кивнул.
– Советую согласиться,
– И много запросишь за свои услуги? – заколебался рыжий пройдоха, всегда отличавшийся известной прижимистостью характера. – Если в деньгах?
– Много, – уверил его лучник.
– А, бес с ним! Так и так в закрытом гробу хоронить! – махнул Джек рукой. – Нечего было с чернокнижниками связываться!
– Если вы правильно описали наколки, они должны скорее защищать от Тьмы, – возразил Эдвард.
– Не умничай, – отшил его Пратт, но сразу опомнился и спросил: – Куда тело привезти?
– В мертвецкую при лечебнице Святой Августины, – сказал Рох. – У меня там небольшая практика.
– Вернешь родственникам в удобоваримом виде, понял? – строго указал ему Джек.
– Не вопрос.
– Результат когда будет? – поинтересовался я.
Эдвард задумчиво потеребил короткую русую бородку, потом решил:
– Сегодня вечером или завтра с утра.
– Сразу пришлешь мне записку, ясно? – влез в разговор Пратт. – Во дворец, понял?
– Понял.
– Вот и отлично. – Я подхватил плащ и спросил: – Джек, ну что, обедать? У меня с утра маковой росинки во рту не было.
– Я пас, – разочаровал меня Пратт, глянув на серебряный хронометр. – На службу пора.
– Как скажешь.
Вслед за приятелем я покинул мансарду и обернулся к провожавшему нас Эдварду:
– Возможно, этим летом у нашего общего знакомого в Пахарте появится для тебя работенка, постарайся отыскать для нее время.
– Обращайся, – кивнул Рох и поморщился: – Мой тебе совет, Себастьян, прими ванну, мертвечиной от тебя несет просто ужасно.
Я только отмахнулся.
Но ванну в итоге все же принял.
3
На следующее утро я проснулся совершенно разбитым. Раскалывалась голова, ломило глаза, першило в горле. Выбираться из-под теплого одеяла не хотелось категорически, но проваляться весь день в кровати нечего было и надеяться. Пришлось вставать, натягивать халат, идти в уборную. Квартира за ночь выстыла, и по коже сразу побежали колючие мурашки.
Умывшись, я оделся, повязал перед зеркалом шейный платок и спустился в ресторацию. Несмотря на неурочное время, рядом тотчас оказался метрдотель.
– Будете завтракать, мастер Себастьян? – поинтересовался он.
– Накройте в кабинете, – решил я и потер колючую щетину на подбородке. – Клаас уже здесь?
– Не появлялся еще.
– Пусть зайдет. И пригласи цирюльника.
– Будет исполнено.
Но спокойно позавтракать не получилось: только избавился от щетины, как сообщили о визите Джека Пратта, который на этот раз пришел не один, а в сопровождении Эдварда Роха.