Основатели США: исторические портреты

Соргин Владимир Викторович

Не принял Мэдисон и проекта Гамильтона о создании Национального банка, сулившего выгоду только северо-восточным финансистам. Круг противоречий между министром финансов и влиятельным виргинским политиком все более расширялся. В борьбе с нововведениями Гамильтона Мэдисон обращается к «узкому» толкованию конституции 1787 г., пытаясь показать, что федеральное правительство, потворствуя планам министра финансов, присваивает себе полномочия, не предусмотренные его создателями. Мэдисон пытается найти и находит поддержку у других государственных деятелей. С 1790 г. его стали все чаще видеть в компании его земляка и соседа (их поместья находились в 30 милях друг от друга), признанного лидера антигамильтоновской группировки Т, Джефферсона.

С выходом Джефферсона в отставку с поста государственного секретаря в последний день 1793 г. Мэдисон стал единоличным лидером антигамильтоновской оппозиции. Используемые им методы борьбы с министром

финансов сделались еще более изощренными. Предложив конгрессу в 1794 г. билль об увеличении пошлин на крупнотоннажные суда стран, с которыми США не имели торговых договоров (удар был направлен против Англии), Мэдисон использовал аргументы, предназначенные для внесения раскола в ряды северо-восточной буржуазии. Пора покончить с господством английских кораблей и купцов во внешней торговле США, говорил он. Отстранение от участия во внешней торговле США крупнотоннажных английских судов, тут же сокрушался Мэдисон, на время сократит экспорт хлопка южными штатами. Но они, патетически заканчивал свое обращение виргинский политик, готовы пойти на эти жертвы ради «северных братьев».

Гамильтон не устранялся от словесной дуэли с Мэдисоном, но надеялся больше на закулисные методы борьбы. В 1794 г. обработанный им эмиссар американского правительства в Англии верховный судья Джей привез оттуда торговый договор с бывшей метрополией. Этот удар истощил силы Мэдисона и вслед за Джефферсоном он капитулировал перед министром финансов.

На этот раз Мэдисон возвращался в Монпелье не один, как бывало прежде. В 1794 г. он женился на Долли Пейн, вдове пенсильванского адвоката. Долли была на 17 лет моложе своего второго супруга, но как выяснилось позже, смогла быть ему блестящей советчицей во всех, в том числе и политических, вопросах. Брак был удачен, и Мэдисон, умиротворенный долгожданным семейным счастьем, надолго обосновался в родовом имении. (Джефферсон в эти годы высказал опасение, как бы семейная идиллия вовсе не отлучила его партнера от политики.)

Однако спокойная жизнь Мэдисона в имении кончилась по получении им в 1798 г. сообщения о том, что федералисты провели в конгрессе сразу несколько законов, направленных против сторонников союза с Францией. Мэдисон, которого еще в бытность его членом палаты представителей противники клеймили как «подкупленного агента Франции с 1778 г.», отреагировал без промедления. Он и Джефферсон подготовили — первый для виргинской ассамблеи, а второй для кентуккской — резолюции, в которых федералистские акты объявлялись вне закона, как попирающие билль о правах. Так Мэдисон вновь активно включился в политическую жизнь. А через два года, когда республиканцы добились первой победы на президентских выборах, Мэдисон по заранее достигнутой договоренности с новым главой правительства США Джефферсоном, занял кресло руководителя государственного департамента.

Противоречия по вопросу внешнеполитической ориентации между федералистами и сменившими их у власти в 1801 г. республиканцами уже на протяжении многих лет возводились во главу угла в пропагандистских выступлениях лидеров двух партий. В конце концов в обиходе федералистов и республиканцев стали различать как английскую и французскую партии. Предшественнику Т. Джефферсона на президентском посту федералисту Дж. Адамсу, казалось, доставляло особое удовлетворение разжигать в стране антифранцузскую истерию. В 1797 г. федералисты разнесли по всей стране историю о том, как надсмеялся над высокопоставленными американцами французский министр иностранных дел. (Князь Талейран через своих чиновников грубо намекнул, что американцы будут бесплодно обивать пороги его учреждения до тех пор, пока он не получит взятку для себя лично, а для Франции необходимую сумму займа.) В следующем году федералистское правительство объявило о прекращении торговли с Францией, отказалось от договора 1778 г.

Пропагандистские обоймы пришедшей к власти республиканской партии были набиты фразами о моральных обязательствах перед Францией, необходимости крепить самую тесную и сердечную дружбу с заокеанской «сестрой», не искать в отношениях с ней никакой корысти. Казалось, эти принципы и должны были определить резко расширившиеся после победы республиканцев контакты США с Францией. Судьбе, однако, было угодно устроить им самое серьезное испытание на прочность. Противоречия между двумя европейскими «сверхдержавами», Англией и Францией, достигли в начале XIX в. такой остроты, что перед молодым североамериканским государством возник искус извлечь из них для себя пользу. Джефферсон и Мэдисон попытались затеять через свой внешнеполитический аппарат такой торг с нуждавшейся в финансовых средствах Францией, который сделал республиканцев вполне достойными партнерами Талейрана.

Едва Джефферсон и Мэдисон успели занять высшие государственные посты, как в США узнали о том, что Испания по тайному договору передала Франции свою североамериканскую

колонию Луизиану. Франции отошел и Новый Орлеан, ключевой порт в верховьях Миссисипи, реки, значение которой, как отмечал Мэдисон, заключалось в том, что в нее вливались «Гудзон, Потомак, Делавэр и все другие судоходные реки приатлантических штатов». Формула Джефферсона о том, что владелец Нового Орлеана является «естественным и неизменным врагом США», оборачивалась теперь против Франции. В докладе Мэдисона конгрессу говорилось, что Луизиана, Новый Орлеан и Флорида «должны посредством купли или завоевания стать частью США». А в инструкциях государственного секретаря американскому представителю во Франции Р. Ливингстону и посланному ему на помощь в 1803 г. талантливому дипломату Дж. Монро предписывалось добиваться для США как минимум свободного судоходства на Миссисипи. В случае же неудачи посланники США должны были пересечь Ла-Манш и вести переговоры уже с английским правительством [149] .

149

Brant I. James Madison: Secretary of State, 1800–1809. N. Y.,1953, p. 106–108, 129.

Американцам на переговорах в Париже сопутствовал успех, превзошедший все ожидания Джефферсона и Мэдисона. Наполеон Бонапарт за 80 млн. фр. продал им всю Луизиану, в результате чего территория США увеличилась почти вдвое. Причиной успеха, впрочем, были не дипломатические способности Ливингстона и Монро, в крайне обострившиеся в тот момент внешнеполитические и финансовые затруднения наполеоновской Франции.

После того как в 1802 г. французская армия во главе с Леклерком потерпела поражение в Сан-Доминго, а посланный ей на помощь глубокой осенью корпус генерала Виктора не смог выйти из скованных льдом европейских портов, рухнули колониальные замыслы Франции в Америке. А возвратиться к ним весной 1803 г. не было возможности, ибо как раз в это время возобновились военные действия с Англией. Советники Бонапарта, щедро одаренные американцами, нашептывали своему господину, что Франция нуждается не в луизианских пустынях, а в деньгах на ведение войны в Европе. Первый консул внял им. Талейрану же, не получившему от американцев взяток и умолявшему Бонапарта не разрушать создаваемую с таким трудом империю, было внушено, что Франция не станет слабее от продажи испанской колонии. Раздосадованный князь в ответ на запрос американцев о точных границах купленной ими территории не нашел ничего лучшего, как съязвить: «Вы добились для себя великолепных условий, и, я полагаю, сумеете извлечь из них наибольшую выгоду».

Республиканские лидеры решили вопрос о точных размерах территориального приобретения в мгновение ока. Они объявили, что Испания, передав Франции права на Луизиану, не могла одновременно не потерять прав и на всю Флориду и что, следовательно, американцы должны по праву стать хозяевами обеих областей.

Во второй половине 800-х годов выяснилось, что у США было все же явно недостаточно сил для того, чтобы играть роль «смеющегося третьего» в взаимоотношениях с Францией и Англией. В 1806–1807 гг. были объявлены декреты Наполеона, в которых судам всех стран, в том числе и нейтральных, запрещалось под угрозой захвата и конфискации их Францией заходить в английские порты. В указах Англии, принятых после провозглашения Наполеоном континентальной блокады, судам нейтральных стран, ведущих торговлю с Францией и ее союзниками, предписывалось заходить в английские порты и вносить пошлину. Французские декреты и английские указы в равной степени отрицали суверенные права США как нейтральной державы. Но репрессивные меры Англии были для США особенно чувствительны и оскорбительны. Великобритания, упрочившая свое военно-морское господство после разгрома в 1805 г. французского флота под Трафальгаром, могла захватывать американские суда в любой точке океанских путей, в то время как французы были в состоянии контролировать только европейские порты. Как настоящее надругательство над национальным флагом США воспринимались обыски англичанами американских судов с целью поимки и наказания так называемых «дезертиров» — американских моряков английского происхождения.

Мэдисон в свою бытность государственным секретарем уделил немало времени теоретическим штудиям, намереваясь обличить нарушения национального суверенитета США и морских прав нейтральных государств англичанами. Он пытался доказать, что арест любого пассажира или члена экипажа судов нейтральных стран за исключением военного персонала воюющих стран является нарушением норм международного права. Интерес государственного секретаря к этому вопросу еще более усилился после того, как в специальной докладной записке министра финансов Галлатина было сообщено, что экипажи торговых судов США насчитывают 9 тыс. бывших граждан Англии — почти половину их наиболее опытного и подготовленного состава.