Основной закон 2
Шрифт:
Спасало лишь умение Валерика чувствовать враньё. Если с порога человек назывался чужим именем, то так же с порога и отправлялся в пеший эротический тур. А если имя было настоящим, а история ложью, то имечко это прямиком отправлялось товарищу Трофимову. То же и с благотворителями. Лишь двое оказались достаточно честными, чтобы начать обсуждать конкретные варианты помощи.
Но это всё было неважно. А важно то, что Иринка мало-помалу оживала. С утра пораньше, как она проснется, её кровать–трансформер подкручивали, переводили в полулежачее положение и подкатывали к окну. И пусть половину обзора закрывал забор, но за ним были видны и лес,
Тем временем жизнь шла своим чередом. Дважды в день приходили и приезжали клиенты, оставляли в уплату по большей части деньги. А такого, чтобы пытались пролезть совсем уж на халяву, не было вовсе. Даже те, у кого почти ничего не было, норовили отдать хоть что-то. Как-то женщину пришлось уговаривать не снимать с левой руки тоненькую обручалку. Как уж случилось так, что её сын полностью потерял зрение, Валерик не стал допытываться. Но поправить дело смог за один сеанс, а потом отбивался от искренней благодарности. Не мог он забирать у людей последнее.
А как-то раз явилась по направлению Венедиктовны дама. Привезли её на длиннющем лимузине, с машиной охраны в сопровождении. Вышла она – прямо королевишна: в горностаевой шубе до земли, вся в золоте и дорогих камнях. Никаких стекляшек, всё исключительно натурально. Это Валерик после опытов с кристаллами распознавал влёт. Ситуация у неё была сложная: живот, грудь, плечи, бёдра сплошь в рубцах. По молодости да по дурости сбежала с мальчиком от родительского диктата, попала в дурную компанию. Потом, как водится, мальчик исчез, а она помыкалась, поплюхалась, и в итоге угодила в руки маньяку. Вот он-то над ней и поработал. Ей повезло: родители были далеко не бедными, подняли на уши всех, кого могли, и успели едва ли не в последний момент дочку спасти. Ну и врачи постарались, удержали на этом свете. Только из внутренностей вырезали много чего, что сохранить уже не удавалось.
Лечить её пришлось аж в четыре приёма, но в итоге всё удалось восстановить. Когда она встала перед зеркалом и увидела себя без единого шрама, то не прыгала и скакала от счастья, как большинство других, кто за красотой приезжал, а ревела навзрыд в три ручья. А когда узнала, что теперь может детей иметь, то выгребла из сумочки всю наличность, что была при себе, всё золото, что на ней было сверху бросила, серьги чуть не с мясом из ушей выдрала. Едва уговорили шубу не оставлять: ну в самом деле, куда её? В тот раз Валерик слова не сказал, всё отданное принял. Только подстраховался: через ту же Венедиктовну с клиенткой договорился, на драгоценности дарственную составил. А то приедет через недельку муж или родитель этой дамочки с адвокатом и предъявит какую-нибудь статью. А с уголовкой, наверное, и Трофимов не поможет.
Через месяц Иринка уже начала потихоньку двигать пальцами рук. Перед ней повесили телевизор, положили под руку пульт – лишний стимул тренироваться. И говорить она начала, только тихо и помалу, уставала быстро. В общем, имелись все поводы для оптимизма. Вот только вся санобработка теперь легла на Веронику: едва придя в себя, девушка тут же начала стесняться Валерика. И тот факт, что прежде он её мыл, и мазями мазал, и успел снаружи всю изучить, не котировался. Старой подруге она доверяла больше.
Иринка
Валерик в это время работал с очередным пациентом, прерваться не мог. Ему потом рассказали, за ужином. В подробностях, красочно, с эмоциональными комментариями. А он сгрыз очередной коржик, запил чаем и сказал:
– Ты, Вероника, всех, кто там выступал, в чёрный список запиши. Остальное им свои же посельчане организуют.
И за следующим коржиком потянулся.
– А эти, кто передачу снимал? А телеканал, который её передал? Ты разве ничего с ними делать не будешь?
– А что с ними можно сделать?
– Как что? В суд подать за клевету.
– Суд будет им лишней рекламой. Не беспокойся, эти телевизионщики просто глупы, они не сообразили, куда полезли. Ведь не против меня выступили, а против людской надежды. Люди их и похоронят, вот увидишь.
***
Участковый приехал к целителю через неделю, поздно вечером. Тот не то, чтобы спать собирался, но гостей уже не ждал. Сидел в своей комнате, эксперименты с янтарём проводил. Услыхал стук в калитку, вышел, нежданного гостя на кухню проводил, за стол усадил, чай накрыл и сам сел напротив. Спросил для начала разговора:
– Что случилось? Опять с ребенками проблемы?
– Да нет, - поморщился участковый.
– С ними всё хорошо, мелкий – тот вообще в этом году не чихнул ни разу. Посоветоваться с тобой хочу. Ты парень, вроде, хоть и молодой, а толковый. Может, дельное что подскажешь.
Валерик удивился:
– Что ж у тебя такое произошло, что совет понадобился?
– Да как тебе сказать… ты передачу ту гадкую видел?
– Нет, но мне рассказывали.
– Пожалуй, и хорошо, что не видел. Уж больно много дерьма на тебя лили. Всяко оболгали. Я пять минут поглядел – нервы не выдержали, чуть телевизор не расколошматил. А моя… Я говорил, что она тоже там отметилась от великого ума? Так вот: пошла давеча в магазин, а соседка её как не заметила, мимо прошла. Потом другая так же, как мимо пустого места. Она заговорить пытается, а ей в ответ ни слово, ни полслова. Только что вслед не плюют. Продавщица в магазине молча товар подала, а сама глядит, как на врага народа. Да с другими, кто на тебя бочку катил, та же история. Как исключили их из общества. Моя теперь дома сидит, ревьмя ревёт, детей за покупками посылает, сама даже в огород выйти боится. А меньшой, что ты под новый год лечил, туда же. Глядит на неё исподлобья, чисто волчонок. А сегодня вовсе выдал: мол, стыдно за такую мать.
– Ты знаешь, мне по этому поводу и сказать нечего. Сама себе нагадила. Но ведь люди на такое дело наверняка сговорились. Не могут ведь женщины все одинаково думать. А уж одинаково делать – и вовсе из области фантастики. Стало быть, какой-то сход поселковый был, о котором ты, как представитель власти ни сном ни духом не ведаешь. А решения того схода через бабский телеграф разнесли по всему посёлку.
Участковый рукой махнул:
– Да знаю я этих мымр, местный поселковый актив. Всё что-то у себя обсуждают.