Основы человечности для чайников
Шрифт:
— О чём задумалась? — Людвиг шутливо дёрнул Ксюху за кончик красной прядки.
— О твоём отце. — Ну а что? Почти правда, между прочим! Об отце она тоже думала, просто в фоновом режиме. — Он же не один-единственный раз пользовался твоей силой, да? Не только в детстве?
— Конечно. Мне кажется, что он вообще считал меня чем-то вроде своей персональной магической батарейки. Только на моей силе и выезжал иногда.
— Вот! И когда ты сбежал из тюрьмы, но домой не вернулся, твой отец мог предположить, что однажды ты появишься в той старой квартире, и заготовить на тебя обессиливающую
— Не уверен. — Людвиг пальцем очертил на полу круг и начал заполнять его символами. Ксюха впервые пожалела, что пол в Доме такой чистый. Был бы пыльный или грязный — можно было бы по разводам хоть как-то разобрать, что он там пишет. — Надо подумать. Я многое пропустил, может, и изобрели за это время что-то подобное. Даже этот… отец вполне мог придумать, соображал-то он всегда хорошо. Но если ты угадала, то теперь он знает, что я жив и где-то поблизости. Паршиво. Он же в лепёшку расшибётся, чтобы меня найти!
— Но он же не сдаст тебя обратно в тюрьму?
— Не сдаст. Наверное. Скорей уж сам меня где-нибудь запрёт и продолжит вытягивать магию.
— Как? Тебе же её заблокировали!
— Так ведь заблокировали, а не уничтожили. Сила всё ещё во мне, и её много, просто я не могу ей пользоваться. А значит, и сопротивляться не смогу. Идеальная батарейка!
Людвиг говорил об этом совершенно спокойно, как о чём-то заурядном. Кажется, ему даже в голову не приходило, что отец может волноваться о нём как о близком человеке, а не как о полезной вещи, которая так не вовремя потерялась.
— И как он жил все эти годы без батарейки? — пробормотала Ксюха.
— До знакомства со мной — не слишком хорошо жил. А потом… не знаю. Возможно, завёл новую. Нового. Ну… могли же у него быть другие дети.
— Можно только из детей?
— Из родственников. Или из людей, с которыми есть очень тесная эмоциональная связь, но из родственников всё же надёжнее и проще: там и связь, и кровь, и идеальная совместимость.
— А он… ну… — Ксюха замялась, не зная, как облечь в слова хаос, творящийся в голове. Она-то всегда думала, что дети всё же важны для своих родителей. Не из-за какой-то пользы важны, а просто по умолчанию, по праву рождения.
То есть, конечно, нормальные дети важны для нормальных родителей.
Себя к нормальным причислить никак не получалось, но Ксюха всегда верила (заставляла себя верить!), что это только ей так не повезло, а у остальных всё совсем по-другому. Пусть даже не идеально, но хотя бы в рамках нормы.
Семья Людвига, кажется, не дотягивала даже до нижней границы нормы.
— Ты не думаешь, что он все эти годы мог беспокоиться о тебе? Именно о тебе, а не о потерянном источнике магии.
— Не знаю. Сложный вопрос. Я в детстве пытался верить, что имею для него значение. Даже искал какие-то оправдания его поведению. Потому что вёл он себя… Честно говоря, как скотина он себя вёл. Мы и виделись-то только тогда, когда ему требовалась моя сила. Правда, взамен он меня учил, и учил хорошо. Иногда таскал на какие-то встречи, хвастался перед друзьями: «Вот какой у меня мальчик талантливый, площадь заклинания в уме высчитывает
— А тебе так нужна была его похвала?
— Как тебе сказать… Наверное, да. Даже не из-за того, что он мой отец, а потому что… Знаешь, я, наверное, восхищался этим человеком. Он был очень умным, этого не отнять. И очень упрямым. То, чего он смог добиться, имея в запасе какие-то жалкие крохи силы, — это было достойно уважения. Так что я очень ценил его внимание. Готов был в лепёшку расшибиться ради него. Иногда.
— А иногда нет?
— А иногда нет. Иногда я хотел его убить. — Людвиг закусил губу. Почти прокусил.
Ксюха знала это выражение лица, она уже видела его раньше. Только не у Людвига, а у себя: замечала случайно в зеркале, в стеклянной дверце шкафа, в линзах бабушкиных очков. Наверное, у каждого иногда бывает такое лицо, когда ненависть к кому-то схлёстывается с пониманием, что ты никогда не сможешь поднять на этого человека руку. Ногу. Взгляд.
В итоге руку Ксюха всё-таки подняла, но исключительно затем, чтобы посмотреть на часы. И сразу же взвилась на ноги.
— С ума сойти! Я уже час как должна дома быть! Бабушка меня прибьёт! — Вещи, как назло, оказались разбросаны по всей комнате: куртка на кресле, сумка в углу, чек из магазина… Нет, он точно уже не понадобится.
— Да ну, глупости какие. Подумаешь, задержалась немножко. Тебе же не семь лет. Скажи, что с друзьями заболталась.
— Она прекрасно знает, что друзей у меня нет. Да и не в том проблема. Просто я перемещалась в Дом из своей комнаты. Квартира закрыта изнутри. Я же думала, что ненадолго, только продукты занесу — и вернусь…
— То есть сейчас твоя бабушка ломает дверь и воображает, что ты упала с кровати, сломала ногу, разбила телефон…
Дослушивать Ксюха не стала, она и без подсказок могла в красках представить множество самых разных вариантов, на фоне которых предположения Людвига выглядели довольно безобидно.
Дом послушно выбросил её в родную комнату и оставил наедине с трезвонящим дверным звонком. И с телефоном, который, обнаружив сеть, немедленно начал играть имперский марш.
Ксюха наскоро оглядела себя. Так, куртку долой, кроссовки тоже. Сумку на стул. Волосы взъерошить. Или пригладить?
Ладно, без разницы, и так сойдёт!
— Иду я, иду! — прокричала она и, нарочито шаркая ногами, побрела к двери.
Звонки оборвались.
Щелчок замка напомнил звук, с которым в вестернах взводят курок револьвера. Сквозняк от распахнувшейся двери — порыв ветра, несущий по прерии перекати-поле.
— Извини, я уснула и не слышала, что ты пришла, — протараторила Ксюха, не дожидаясь выстрела.
— Я уже пятнадцать минут здесь… — начала бабушка, и Ксюха украдкой выдохнула. Пятнадцать минут — это не так страшно, как целый час.
С другой стороны, если бабушка пришла совсем недавно, значит, она задержалась на работе и вряд ли рада этому факту. А тут ещё и дверь. И растяпа-внучка. И наверняка что-нибудь ещё.
Что-нибудь ещё нашлось раньше, чем бабушка переступила порог.
— Почему от тебя табаком воняет?