Основы искусства святости

Беляев Епископ Варнава

Таково же было делание и у Пимена Великого.

Однажды у него сидел авва Исаак. В это время запел петух.

— Авва, здесь есть петухи? — спросил он великого.

— Исаак! Зачем ты принуждаешь меня говорить об этом? — отвечал тот. — Ты и подобные тебе слышат петухов, а тому, кто трезвится, нет дела до них⁴³.

– 282-§ 7. Ложь.

«Никто из благоразумных не сочтет ложь за малый грех, — говорит св. Иоанн Лест-вичник¹, — ибо нет порока, против которого Всесвятой Дух произнес бы столь страшное изречение, как против лжи. Если Бог погубит вся глаголющая лжу (Пс. 5, 7),

то что постраж-дут те, которые сшивают ложь с клятвами?»* (*Ср.: у Иоанна Златоуста множество бесед против лжи и клятвы.)

Строгость духоносного отца станет вполне понятной, когда этот благоразумный, к которому он обращается, вспомнит, что ложь — от лукавого и диавол есть ложь и отец лжи, по приговору Самого Иисуса Христа (Ин. 8,44), а Бог, по словам Его же, есть Истина (Ин. 14,6). Таким образом, произнося ложь, человек соединяется с демоном и отлучает себя от Бога².

В лице своих ученых, поэтов, художников мир не только не бежит от лжи, но любит ее и даже доходит до того, что отсутствием ее объясняет свои несовершенства.

«Одной из главных причин, которым можно приписать удивительно пошлый характер огромной части литературы нашего века, — говорит Оскар Уайльд , — без сомнения, является упадок лганья как искусства, как науки, как общественного развлечения».

Ложь, таким образом, возводится в необходимый общественный принцип, долженствующий цементировать собою все срезы социальной культуры. Наука, литература, искусство, то есть все, в чем находит свое лучшее выражение цивилизация, должны, следовательно, растворить в себе без остатка это начало и отдать все лучшие свои силы и соки для его обоснования.

Нельзя сказать, чтобы голос этот был единственный⁴, а уклад общественной жизни говорит за то, что без кричащих объявлений призыв Оскара Уайльда осуществляется уже давно. Да и во имя чего, если люди не верят, что им придется держать ответ на Страшном Суде, обществу удерживаться от лжи? Ради нее самой? Но «в конце концов, что такое тонкая ложь? — издевается тот же Оскар Уайльд. — Это просто суждение, в себе носящее свое доказательство»⁵. Будет ли то общественная жизнь или жизнь частного -283-

лица, присутствие лжи и лицемерия говорит о том, что в них оскудели любовь и страх Божий, а с ними вместе и совесть потеряла уже свою чувствительность и не дает знать человеку всю силу греха и наказания, которое ему предлежит за гробом⁶. Поэтому, кто стяжал слезы покаяния и умиления, тот избавился совершенно от этого искушения, нередко облекающегося, как увидим ниже, в обманчивую одежду «доброжелателя».

Три вида лжи различают святые отцы.

Ложь мыслью

Всякий, принимающий за истину свои догадки, лжет мыслью. Например, находится такой человек в обществе, видит, что двое разговаривают, один или оба взглянули на него — и сейчас ему в голову помысл: «Это они обо мне». Подошел к ним, замолчали. «Из-за меня», — думает опять лживый. Если кто скажет что, сейчас он уже прислушивается и раздумывает, не с целью ли оскорбить его это сказали. И так во всяком деле мысли его не содержат истины, но, как тесто на дрожжах, заквашены ложью. Отсюда — любопытство, злословие, подслушивание, вражда, осуждение.

Не всегда, конечно, так. Бывает, что кто-нибудь заподозрит кого-то и не ошибется. Тогда еще хуже: накатывается дорожка уже к навыку, и лжец начинает за всеми и за всем замечать,

и все это с самооправданием — «надобно же мне знать, в чем меня осуждают, чтобы исправиться»... И не понимает, что тут совершаются две вины и ошибки: во-первых, само начало уже от демона, раз оно основано на беспочвенном предположении, во всяком случае, заключающем в себе зерно злословия и осуждения, а как может древо зло плоды добры творити (Мф. 7,18)? Во-вторых, если человек этот на самом деле имеет серьезное намерение исправиться, то не должен, когда выговаривают ему за что-нибудь, смущаться — это указывает на присутствие гнева, а следовательно, и гордости в сердце, — но поклониться и попросить прощения. Собственно, нужно бы поблагодарить своего учителя, но для этого необходимо иметь достаточно того смирения, которым когда-то обладал наш народ; мы же его теперь не имеем. А без смирения слова благодарения будут скорей звучать насмешкой, сознанием собственного превосходства (в умении владеть собой при незаслуженном — если это было — оскорблении и прочем) над своим -284-

вразумителем. Причем, вместо желания «огрызнуться», то есть гнева, появляется тонкое тщеславие. Таким образом человек лишь перепродает себя другому бесу*. (* Отсюда «коварная улыбка при обличениях», о которой говорит Иоанн Лествичник, см. далее примечание 20.) Но если дело идет не о грубом, гневном выговоре со стороны поучающего, а о простом замечании (например, прислуга нам от души посоветовала что-либо), то благодарить, конечно, не-

7

пременно надо .

Пример лживого образа мыслей дает поэт Я. Полонский в своих «Воспоминаниях» : «Мне все казалось, — пишет он, — что человек с здравым смыслом непременно осмеет меня как фантазера или психопата».

Если человек вовремя не обратит на это внимания, то сперва ему будет только «казаться» и «думаться», что все кругом относятся к нему «неспроста», а потом дело дойдет и до настоящих галлюцинаций. Святоотеческая литература и современная психиатрия дают столько примеров этого, что мне нет возможности приводить их здесь⁹. Но есть между ними и разница.

Ошибка врачей — а вследствие этого и их бессилие помочь больному — заключается в том, что они принимают за начало болезни то, что есть уже ее добрая половина. Принятие же ими благоприятствующих условий для болезни за сами причины ее вконец портит все дело. Также и лечение у этих эскулапов, скорее, можно принимать за желание показать, что они что-то делают, чем уверенное сознание, что они поступают так, как должны. Об этом говорят их рецепты, возлагающие всю надежду на саму природу («здоровый дух в здоровом теле»). Здесь одну из «важных» статей лечения составляет «гигиена» и «гимнастика», «хорошее питание», даже «мушки на затылок» при «усиленной раздражительности» (!), и тому подобное. Конечно, нельзя отрицать зависимости душевного устроения от состояния телесного организма, но все это очень мало помогает больному — постольку, поскольку душа только связана с телом.

Правильный путь — надо лечить душу непосредственно, а не через тело! (Понятно, почему медицина, лечит лишь тело: потому что не признает существования души.) Многие святые, будучи очень болезненными, жили в самой неподходящей обстановке -285-

для душевного равновесия, а не знали никакой «нервозности». Значит, она не от беспокойной среды, не от плохого питания, не от слабости нервов.

Ложь словом

Обычных примеров подобной лжи я приводить не буду — их множество вокруг нас, упомяну только об ее причинах.